— Пожалуй, вы правы. В любом случае установление виновного и суд — дело небыстрое, а решать нужно сейчас. Глафира Андреевна, заключение о вашей неспособности отвечать за собственные поступки было сделано официально. Если следовать ему, после гибели вашей тетушки вам следовало назначить опекуна еще вчера. Поэтому я и попросил Ивана Михайловича приехать. Необходимо знать, нужен ли вам опекун или вы вполне в состоянии распоряжаться своей жизнью и своим имуществом.

Я похолодела.

— Прямо сейчас?

— К чему тянуть? — вопросом на вопрос ответил князь. — Разве вам самой не хочется стать полноправной хозяйкой своих земель, а заодно убедить всех сомневающихся в вашем здравом уме?

— Глафира Андреевна, вам нехорошо? Вы так побледнели! — вмешался Стрельцов.

Я пролепетала:

— Нет, все в порядке. Просто не ожидала…

— Если вы опасаетесь… злоупотреблений со стороны доктора, я побуду свидетелем как председатель дворянского собрания, а вторым свидетелем мы попросим быть Кирилла Аркадьевича как представителя власти. Надеюсь, вы успели убедиться в его честности.

— Да, — через силу улыбнулась я.

Что же мне делать? Соглашаться нельзя, но и отказываться тоже. Мне совершенно не нужны никакие опекуны!

— Я пообщался с Глафирой Андреевной около суток, и мне она кажется весьма здравомыслящей барышней, — сказал исправник. — Когда я допрашивал ее по поводу убийства, Глафира Андреевна вела себя сдержанно и хладнокровно, как и подобает даме нашего круга. Однако за вчерашний день на нее свалилось достаточно испытаний, и стоит ли добавлять еще одно?

— По какому это поводу вы Глаше кости перемываете? — донеслось от лестницы. Марья Алексеевна вошла в гостиную с подносом и начала расставлять на столе чайные приборы.

— Обсуждаем, как вернуть Глафире Андреевне дееспособность, — ответил Иван Михайлович. — Необходимо обследование.

Генеральша вскинула брови.

— А чего тут обсуждать? Ты, доктор, с Глашей вчера полдня беседовал, прекрасно видишь, что она в своем уме. Я могу сказать, что она рассуждает куда более здраво, чем иная замужняя дама, вроде Ольги Николаевны.

Показалось мне или при этом имени по лицу исправника пробежала тень?

— Да вон и граф подтвердит. И ты, князь, вполне с Глашей побеседовать можешь. Какие еще обследования?

Князь покачал головой.

— Опекунство госпоже Верховцевой назначали на дворянском совете по результатам обследования врача. Положим, мы оставим все как есть, Глафира Андреевна начнет вести дела, а потом найдется какой-нибудь желающий оспорить сделки и вытащит на свет божий то письменное заключение и протокол заседания совета. Или еще хуже — несколько лет все будет тихо и спокойно. А потом после меня председателем дворянского совета…

— Да неужели ты собираешься нас бросить, князь? — перебила его Марья Алексеевна.

— Человек предполагает, а господь располагает, — пожал плечами Северский. — Я не переизберусь, и мое место займет кто-нибудь, затаивший недоброе против Глафиры Андреевны. Вспомнит о том, что формально она не имеет права вести дела, и аннулирует все, что она успела сделать за три года.

— А таких много? — полюбопытствовала я. — В смысле, затаивших недоброе?

— Не знаю, однако история ваша в свое время наделала немало шума, как вы понимаете. Некоторым людям необходимо кого-нибудь ненавидеть, и неважно за что.

— И девица с подмоченной репутацией — самый подходящий объект, — мрачно заключила я.

— Я бы все же советовал вам не отказываться от официального заключения, сделанного при свидетелях. Если вам неловко оставаться наедине с тремя мужчинами, давайте пригласим в свидетельницы и Марью Алексеевну. Все соседи ее очень уважают.

— Да я и сама Глашу одну с вами не брошу! — возмутилась генеральша.

— Давайте вообще весь уезд соберем, чтобы ни у кого точно сомнений не осталось, — не удержалась я. Опомнилась. — Простите.

Залпом, будто водку, замахнула кружку чая, закашлялась, обжегшись.

— Не волнуйтесь так, Глафира Андреевна, — мягко сказал Иван Михайлович. — Все это чистая формальность, никто из присутствующих здесь не сомневается в здравости вашего рассудка.

Ничего, сейчас зададут пару вопросов и засомневаются! Я нервно кивнула.

— Как вы себя чувствуете, Глафира Андреевна? — спросил доктор.

— Замечательно, — проворчала я. — Если не считать обожженного языка и бессонной ночи.