— Каждая звезда — это счастливая минута! — воскликнула Анита.

Позже Фрида с Диего занялись любовью.

— В этом году я буду любить тебя каждую ночь, моя Фридуча, — прошептал он ей на ухо.

— Тебе придется, или я начну капризничать, — ответила она, прижимаясь к его спине. По легкой дрожи его тела она поняла, что муж смеется.

«Я благодарна за жизнь, которая у меня есть, — думала она, когда Ривера уже заснул. — Я благодарна за то, что Диего любит меня. Я счастлива. И хочу, чтобы ничего не менялось».

Год только начался, и Фрида чувствовала себя счастливой и умиротворенной, как никогда раньше. Решение на несколько месяцев вырваться из привычной жизни оказалось абсолютно верным. Сейчас она шла во дворец Кортеса и несла корзину с обедом для Диего. Утром она рисовала, а затем несколько часов пропадала на огромной кухне Морроу, готовя тортильи с куриной грудкой и острым сладким соусом чили и блинчики со свежей клубникой. Она подняла вышитую салфетку и вдохнула аппетитный запах лепешек. Сегодня они получились у нее особенно хорошо. В корзине также лежал синий бокал, который она купила для Диего на рынке. И, как всегда, Фрида положила в корзинку небольшую любовную записку. Если под рукой не оказывалось листа бумаги, она писала такие записки на использованных конвертах. Например, как сейчас: «Диего, любовь моя, не забудь: как только ты закончишь с фреской, мы будем любить друг друга целую вечность. Твоя Фрида». Чуть ниже алел оттиск ее накрашенных яркой помадой губ.

Увидев первые наброски фресок Диего на лоджии, Фрида вздохнула с облегчением. Внутри дворец казался намного более живым, наполненным светом и воздухом, чем снаружи, где глаза упирались в фасад без окон. Она тихо поздоровалась с портретом Эмилиано Сапаты, которому Диего отвел почетное место в одной из ниш на первом этаже. В одной руке у лидера мексиканской революции была винтовка, которой он потрясал в воздухе, в другой руке он сжимал саблю. Диего изобразил Сапату несколько раз, в том числе верхом на белом коне.

— Вот только ноги у коня какие-то неправильные, косолапые, — заметила Фрида, когда Диего показал ей наброски.

— Значит, их нарисуешь ты, — парировал он. Фрида сделала эскиз, и Ривера остался им доволен. Она быстро поднялась по лестнице мимо фресок, изображающих испанское завоевание, и своей любимой картины, где Диего нарисовал сахарную фабрику: бородатый испанский конкистадор на лошади подгоняет кнутом рабочих; рабочие в белых одеждах, лиц почти не разобрать, но движения исполнены человечности, которая трогала Фриду до слез. Она восхищалась тем, как муж вернул угнетенным достоинство, и не могла дождаться, когда снова увидит Диего. Фрида все еще чувствовала его прикосновения: этим утром они тоже занимались любовью.

Оказавшись на втором этаже, она окинула взглядом леса, но Риверы нигде не было.

— Ты видел Диего? — спросила она у одного из рабочих.

Тот молча покачал головой и прошмыгнул мимо, что удивило Фриду: обычно мужчины были не против поболтать, однако сегодня, увидев ее, разбежались.

Тогда она прошла под лесами в каморку, где хранились инструменты и посуда для росписи. И ее глазам открылась неприятная картина: Диего стоял к ней спиной, натягивая брюки, а перед ним застегивала блузку индианка. Увидев Фриду, она обожгла ее вызывающим взглядом и удалилась, покачивая бедрами.

Фрида замерла, внезапно ощутив внутри звенящую пустоту. Вся бодрость, переполнявшая ее минуту назад, испарилась. «Это как параллельный план, — само собой пришло ей в голову. — Я стою перед его картинами, восхищаюсь ими, вспоминаю, как мы занимались любовью, а он в это время спит с другой женщиной. Как я могла подумать, что он оставит свои привычки, женившись на мне? Боже, какая я наивная дурочка! Слепая идиотка!»

— Фрида! — воскликнул Ривера. — Это ничего не значит.

— Для тебя, может, и нет. А для меня значит очень много. — Она удивилась уверенности собственного голоса. Ей хотелось быть сильной во что бы то ни стало. Во всяком случае, здесь, когда в любой момент могли войти посторонние, ей не хотелось давать волю чувствам, чтобы не унижаться еще больше. Она подавила в себе желание наброситься на Диего с кулаками или расцарапать ему лицо; для этого у нее не осталось сил. Она могла думать только о том, что ее мир, ее брак и любовь Диего, какими она их представляла себе, превратились в прах.

Не сказав больше ни слова, она поставила корзину, повернулась и ушла.

Убежище она нашла в обширном саду Морроу. «Нет, я не буду плакать даже сейчас, — сказала она себе. — Гордость не позволит».

Тут же ей вспомнилась сцена, невольной свидетельницей которой она оказалась. Со спущенными штанами Диего выглядел нелепо. «Предатель», — вспыхнуло в голове. Но взгляд индейской женщины поразил Фриду до глубины души. В нем читался триумф. И тут она поняла, что такое происходит не в первый раз и это не единственная женщина, с которой муж ей изменял. Все те модели, которые замирали перед Риверой, ловя каждое его движение, каждое слово, слетевшее с его губ, — они так гордились, что их увековечил самый известный художник Мексики. Тут же всплыли в памяти слова Тины в тот вечер, когда она встретила Диего: «Он разобьет тебе сердце».

Внезапно пришло горькое озарение. Она просто закрывала глаза на тех американок, студенток искусствоведения или коллекционерок, для которых ночь со знаменитым Диего Риверой была обязательной частью мексиканской туристической программы. То-то они выходили из студии Диего раскрасневшиеся, с сияющими глазами. А все эти подавленные смешки или стоны, которые доносились из студии? Почему она не хотела признавать очевидное? Она была слепа, наивна! И осознание собственной глупости ранило ее больнее, чем неверность Диего. Фрида не признавала очевидного, потому что не хотела признавать. Она поступилась важным принципом, который помогал ей выжить, несмотря на все испытания. Она изменила самой себе, и жизнь наказала ее за это. Нельзя было предотвратить измены Диего, но оставаться честной перед самой собой Фрида могла. И как бы ей ни было больно, пришлось признать, что она сама убаюкала себя ложным чувством безопасности, которой не было и в помине. Лучше бы Фрида полагалась только на себя. В отчаянии она принялась колотить себя кулаками по бедрам, и тело сразу же отозвалось спазмом. Но физическая боль не могла ослабить ту, что терзала ее сердце. Возвращаясь домой, Фрида снова и снова вспоминала покачивающиеся бедра индианки.