– А что, у меня есть какие-то варианты, - глаза иронично блестят и сейчас кажется, что обиду у него на лице я просто выдумала. Игра солнца или зрительные галлюцинации, как увидеть оазис в пустыне.

Объяснять, что он мог спокойно позавтракать и уехать, воспользовавшись своим ключом, я не стала. У меня просто не было времени на это времени. Уходим вместе и хорошо, так даже удобнее. Не болит голова, забрал ли Тимур свою зубную щетку и не забыл ли вдруг боксеры на кровати. Ничего не имею против его нижнего белья на своей подушке, даже наоборот, просто не хочу, чтобы все эти следы чужого мужика видела Тома, когда мы вернемся домой.

Не может быть и речи, чтобы доверить Савранскому что-то сложнее чем разморозить курицу, да и тут, не уверена, что он справится. Плейбой с пенсионником и бутылкой виагры … главный трахаль в нашем клубе старых перднуов. Конечно же, он избавился от дочери, чтобы побыть скорее юркнуть под крылышко Женечки. И я с предвкушением ждала, как седеющий и лысеющий идиот узнает всю правду о своей любимой!

Месть это холодное блюдо. Вот только мою кто-то вскипятил, так что аж пар из ушей идет.

– Я позвоню тебе. Вечером. Или завтра, хорошо?

Мы не прощались. Тим отсалютовал пальцами и, закинув спортивную сумку в багажник – в авто он не держал лишних вещей, даже небольшую вместительную сумочку, которая бы легко поместилась на сидении, - выехал со двора первым.

Так мы и разошлись. Он - прямо в город, а я помчала в объезд, чтобы проскочить между всеми пробками.

Не проскочила.

И попала в школу минут через сорок после звонка учителя, к другому звонку, на этот раз на переменку.

Охранник ожидаемо не пустил меня дальше холла, позвонил в 3 Д (так как имя Томкиной классной я так и не запомнила) и вызвал ее к нам. Через пару минут я увидела свою дочь.

Бледная, похудевшая, не смотря на галлон куриного бульона, который я варила в промышленных масштабах, она еле передвигала ногами. В руках, прижимая к груди, Тома несла пачку учебников, будто те бы не поместились в рюкзак. Бред какой-то.

– Томочка!

Увидев меня, дочь повеселела. Уголки губ дрогнули в несмелой улыбке, а сама она как-то выровнялась и даже ускорила шаг. Я не стала ждать, когда бедный ребенок доковыляет до металлической рамки, скинула свою сумку на пол и подбежала к ней.

– Малышка!

Пахла она не мыльными пузырями, жвачкой и зефирками, как раньше, а больницей и какой-то непонятной, почти осязаемой тоской. Клянусь, протяни я пальцы, и смогу перебирать ее грусть, как струны гитары, так что получится песня. Очень печальная, под которую только плакать хорошо, а все остальное плохо.

– Мама, - тонкие ручки обвили мою шею, влажный и холодный как у песеля нос уткнулся мне в плечо и с шумом задышал. В каждом вздохе слышны невыплаканные слезы. С хрипом, со свистом, с затаенным, но таким важным «нельзя».

Поплачь, малышка. Теперь можно. Теперь все можно.

– Я думала, тебя выпишут только к вечеру, - улыбнувшись, я убрала слипшуюся прядь с лица дочери. Голову ей ожидаемо никто не мыл, а сама она вряд ли справилась с холодной неуютной душевой и этими безграничными очередями желающих помыться. Я работала в больнице, знаю, как все это выглядит со стороны.

– Анализы в пределах нормы, так чего зря казенные щи хлебать?

Это была не ее фраза. Савранского. То не девятилетней девочки, которая замерла у меня в объятиях и не могла отогреться за все эти дни арктического холода рядом с любимым папой.

– Все хорошо?

Не успела Тома ответить, как в разговор вклинилась… Господи, да как же ее там зовут?! Хоть бы бейджик носили, ей Богу!

– Не думаю, что все хорошо, Анастасия Борисовна. Нам с вами нужно поговорить об эмоциональном состоянии Тамары и придумать, как мы, взрослые, можем ей помочь. Скажите, как вы относитесь к идее посетить психолога?

– А как я должна относиться к подобной идее, высказанной в присутствии моей дочери, да еще и таким обвинительным тоном? – Я опустила взгляд на Тому: - Котька, подождешь меня в машине? Я прямо перед входом припарковалась.

– Перед входом вообще-то нельзя, - послышался занудный голос сбоку.

– Мне можно.

Вся ситуация начинала бесить до зубовного скрежета. Как бы после школы не пришлось мчаться в стоматологию, чтобы восьмерки нарастить - так сильно я сжимала челюсть.

Учительница мне не нравилась. Но еще меньше мне нравилась Томка. Маленькая и напуганная, она пиявкой приклеилась к ноге и мотала головой, мол, не уйдет, не подождет, и вообще, она здесь просто ветошь, лежит в углу, никого не трогает. И ее не трогайте, пожалуйста.