Женская истерика оказалась повержена женской логикой – запутанной, но беспощадной!

– Том,- я ткнула пальцем в похудевший детский живот, - папа тебя любит.

– Не правда. Он только Женю свою любит и больше никого. И смотрит только на нее, и разговаривает только с ней, а про меня совсем забыл. – Она больше не всхлипывала, а наоборот, рычала и фыркала как маленькая росомаха. – Он и тебя так не любил? Тогда понятно, почему ты его выгнала. Пускай и живет дальше со своей Женей. И салаты ест невкусные! И сериалы смотрит ее глупые, турецкие! И… и… а если он вернется, мы его не пустим! Мы конечно его простим, мы с тобой очень добрые, но даже разговаривать с ним не будем! И пусть вещи свои забирает, а то что они стоят вот тут и напоминают обо всем! А иначе мы вынесем их во двор и сожжем!!!

Понятно. Пусть умоются кровью все те, кто усомнился в нашем миролюбии. Девочка не по статусу злопамятна – вся в мать. Но наши с Савранским проблемы никак не должны отражаться на детях, а потому я постаралась вложить в голос не только нежность, но и уверенность в собственных словах. Все будет именно так, как я скажу:

– Милая, папа сейчас запутался. Он полюбил Женю, это правда, но из-за этого он не разлюбил тебя, это невозможно.

– Но тебя же смог.

Решительно киваю, не смотря на то, как тяжело мне дается этот разговор. Он обнажает все мои страхи, и теперь они голыми нервами, ноют от боли при каждом слове, при каждом случайном касании. Хорошо, что мы с Томой нашли силы поговорить только сейчас, случись это раньше, я бы захлебнулась в слезах и обиде, а сейчас – ничего. Не сломаюсь.

– Меня смог. И это логично, он разлюбил одну женщину, и пустое место в сердце заняла другая. При этом он не разлюбил пельмени, верно же?

– Конечно, нет, вся морозилка ими забита, - хохотнула Тома.

– Правильно. И не разлюбил отдыхать на море. И не разлюбил работу. И не разлюбил своих детей. Это все разные любови, и каждая из них занимает определенное место в его сердце. Так вышло, что меня вытеснила Женя, так иногда бывает. – Я накрыла ладошкой Томкин распахнутый рот. Пускай помолчит, сейчас я говорю. – Не жалей меня, милая. Мне было очень плохо, когда ушел твой папа, и когда ты обвинила в этом меня, но я справилась. Так что в моем сердце нет больше той дыры, что раньше.

Теперь там не пепел. Там тихий огонь, который зажег Тимур, но об этом Тома пока не знает.

– Значит, папа меня так же любит? – Неуверенно спросила дочь.

– Да. Но сейчас не может выразить эту любовь, сейчас его повело от эмоций, которых он давно не испытывал.

Давно? Или никогда? Которые он никогда не испытывал с тобой, Настя. Если уж говорить правду, то почему не такую?

– То есть, если у папы появится еще ребенок, он вытеснит меня и Никиту?

– Возможно, - честно призналась я. Кто из нас не забивал на старших детей, когда в доме появлялись младшие? Я и сама упивалась всем этим розовым, вкусно пахнущим, пухленьким зефиром, на фоне которого Никита выглядел ершистым ежиком, до которого даже дотронуться было страшно. Ничего, я это преодолела, так что и Савранский тоже должен справиться.

?Если у него появится еще один ребенок. Если… если…

– Но если такое случится, милая, и папа забудет о вас с Никитой, то мы вспомним твой изначальный план со сжиганием его вещей у нас во дворе. А пока дай ему шанс. Я не говорю, чтобы ты бежала к нему обниматься или простила только потому, что я так сказала. Обижайся, даже поплачь, но не отказывайся от него. Кеша был не очень хорошим мужем для меня, но отличным отцом тебе.

– Спасибо, - Тома сонно клюнула носом мне в руку. Глаза у девочки просто закатывались от усталости, но она все равно продолжала что-то говорить.

Про меня. Про нее. Про Леди Баг. Про Мистера Бист. Про Сашку из параллельного класса. Про то, как она скучает по Никите. Про то, что мы будем жить вместе, без всяких Жень. Только я и она, потому что мама ее не бросит и не променяет ни какого нехорошего дядьку.

Я гладила влажные после купания кудряшки Томы, а она все говорила, говорила, говорила.

И не было даже момента, даже крошечной паузы, куда бы поместился мой Тимур. Он остался там, за бортом этой сказки, в нашем красивом отпуске, больше похожем на медовый месяц, и теперь я снова вернулась в реальную жизнь и стала тем, кем должна стать. Мамой, дочкой, врачом, женой и стервой, которая за себя отомстит.

– Потише можно? – Шикнула на Никиту, когда он слоном ввалился в дом и так же по-слоновьи, не рассчитав собственных габаритов, скинул ключницу с комода. – Тома спит вообще-то.

– У нее крепкий сон.

Мой старшенький беспечно махнул рукой и, чуть пригнувшись, прошел на кухню. Роста в сыне под два метра, а ума как у воробушка.

Но мне сейчас и не мозговой штурм требовался, а Никитин талант видеомонтажа. Я решила слить в один файл все короткие ролики, которые сняла на свой телефон, чтобы смотрелось более эффектно. Чтобы не пришлось, приговаривая «щас, одну секундочку», елозить пальцем по экрану и ждать, пока загрузится нужный файл.

О неет. Я шла к большому человеку и не хотела отнимать у него даже секунду лишнего времени. Все должно быстро, убедительно, аргументированно. Иными словами бе-зу-пре-чно!

– А жопа у этого Глушнева на Сызрань похожа. Такая же большая и стекает вниз.

– Ой фу, убери от меня это, - я оттолкнула протянутый мне телефон, - мне и так эта Сызрань… то есть эта жопа сниться будет! Да убери, кому говорят!

– Как думаешь, они давно вместе?

– Думаю, очень. Вряд ли он бы стал покупать корсет за двадцать тысяч той, с кем только познакомился. – Поймав на себе лукавый взгляд Никиты, смущенно добавила: - Ну, мне по крайней мере Савранский не покупал.