У повелителя лицо мрачнее зимнего моря, небрежным взмахом руки отсылает он слуг и советников — сейчас не до повседневных забот, на кону судьба всего государства. Палачи вытянули из арестованных преступников имена заказчиков, а советники раскрутили целую цепочку посредников, хотя властитель и так мог предположить, кто стоит за неудавшимся покушением. И оттого на душе у него становилось лишь тяжелее.

И никто кроме невольницы не смеет приблизиться к нему, опасаясь царского гнева. А Виалль же сидит, положив подбородок на колени повелителя и водит тонким пальцем по широкой ладони, не давая окончательно впасть в темную и разрушительную ярость.

На острове защебетали птицы,

Огнём любви воспламенив сердца.

Вот утро гордо мчит на колеснице,

Слепят сияньем радужные спицы,

Сливаясь в два сверкающих кольца.

И пчёлы пьют нектар на влажных склонах,

Весною превращённых в дивный сад,

И ветерок доносит до влюблённых

Цветов росистых нежный аромат.

О, если бы я мог хотя б на миг

Его дыханьем осенить твой лик!

Абд Ар-Рахман Аль-Хамиси.

Фатих:

Повелитель то погружался в тяжелые мысли о том, что надо сделать с братом, слишком яро проявившим свое стремление к власти, то словно выныривал на поверхность и проводил рукой по длинным светлым волосам, черпая в этом простом жесте успокоение. И дело ведь не столько в его брате — тот слишком юн еще, чтобы попытаться отравить правителя и самому воцариться в Хизре — сколько в его матери, которая за годы жизни прежнего властителя успела обзавестись множеством связей, а теперь как старая паучиха сидела в центре своей сети и дергала за нити, управляя и своим сыном, и некоторыми влиятельными лицами не только в этой стране, но и за ее пределами. Заговор составлен оказался довольно умело, и яд попал на кухню так неприметно, что никто и не заподозрил исполнителей. Было отравлено несколько блюд, которые должны попасть на главный стол, а еще вдобавок ко всему, вино, что полагалось стражникам в честь праздника.

Яд действовал медленно, поэтому дегустаторы, снявшие пробу с царской еды перед подачей, ничего не заметили. Последствия появились бы намного позже, через несколько часов, когда отравленные ослабели бы, а то и вовсе потеряли способность двигаться или впали в беспробудный сон. К этому времени войска, купленные старой султаншей, окружили бы дворец, и безо всякого штурма захватили его, ведь внутри оказался предатель, готовый в условленный час открыть боковую дверь.

И если бы не чужеземка, обратившая внимание на странное поведение одной из служанок, удался бы коварный план. Новый властитель к этому времени уже взошел бы на престол, а старого готовили к погребению.

И нельзя ничего сделать с зарвавшимся царевичем — у самого повелителя наследников нет, а, значит, надо беречь родную кровь, иначе прервется род. И матери его тоже нельзя вредить, ведь она вдова царя и мать царевича. Хотя с ней проще — можно подослать тайных исполнителей, и уже через несколько недель сляжет она с неизлечимой и неведомой болезнью.

Когда все необходимые распоряжения отданы, повелитель на миг прикрывает глаза, стряхивает тяжелое оцепенение и поднимается легко на ноги. Необходимо ему снять напряжение, размять мышцы, и идет он ко внутреннему двору, где воины могут посоперничать в своих умениях. Сейчас там пусто, лишь несколько самых молодых стражников разучивают удары и приемы, но все они мгновенно останавливаются и расходятся, освобождая площадку, стоит лишь повелителю хмуро взглянуть на них.

Царь сам выбирает мечи — на этот раз настоящие. А невольница же стоит в стороне, и когда никто, кроме повелителя на нее не смотрит, надувает розовые губки и строит обиженные рожицы. И властитель только чуть раздувает ноздри, резко выдыхая воздух, лишь бы удержаться от смеха. Он запретил Виалль сражаться на мечах после того случая, но, впрочем, это пока единственное, в чем он еще может отказать этим удивительным синим глазам.

Властитель на этот раз выбирает в противники самых опытных из стражников, чьи умения были не раз проверены в бою. Ему не хочется сегодня сдерживаться, он желает лишь выплеснуть накопившуюся ярость. Обычные люди не смогут выдержать такого напора, лишь лучшие из бойцов смогут противостоять ему на равных.

И с каждым движением неподъемный груз на душе становится чуть легче, на малую крупинку уменьшается вес, но даже это приносит облегчение. Постепенно гнев царя окончательно стихает, сворачивается в клубок, словно змея, прячется на самом дне души.

Повелитель отбрасывает мечи, резко заканчивая движение. Сиреневые длинные тени уже ложатся на землю — наступило время вечерней трапезы.

Из внутреннего двора до покоев повелителя можно пройти разными путями — по главным залам, сквозь широкие резные арки или запутанными, словно лабиринт, переходами. Сейчас они пустынны, всех, кого только можно хоть в чем-то заподозрить, забрали стражники, остальные же слуги попрятались в страхе.

Длинная галерея, перечерченная вечерними резкими тенями от колонн, встречает повелителя небывалой тишиной и спокойствием, запахом нагретой пыли и листвы. Дворец, полный слуг, рабов, советников, писцов и стражников, обычно затихал лишь глубокой ночью, и сейчас властитель не мог припомнить, видел ли он хоть раз его настолько пустым и безмолвным.

Заходящее красное солнце свободно заглядывает в промежутки между белыми тонкими колоннами, слепит глаза, и царь не может разглядеть ту, кто идет с ним рядом, но узнает ее по одному лишь звуку шагов. Поэтому-то и останавливается в недоумении, когда они вдруг затихают.