Да, глядя на него я видел, что он, и в самом деле, ограничен. Очень сильно ограничен. Но лишь самим собой, своим собственным непониманием. Всё это последствия того, что он – лишь тёмное отражение. Чем дольше он будет познавать мир и расширять своё сознание, тем шире будет и спектр его магических возможностей. А потому я ответил ему:

– Не беспокойся. Со временем эти ограничения исчезнут. Ты преодолеешь их. Да, появится другие ограничения, но их ты тоже преодолеешь. Просто нужно время.

И весь дальнейший путь мы с ним разговаривали на тему магии. Используя совокупные знания разорада о магических искусствах, я объяснял ему то, что он мог воспринять. И так на протяжении трёх дней и ночей, петляя по гористой местности, мы вели беседы на эту тему. Чародей почерпнул для себя много чего полезного. Иногда мы даже останавливались, чтобы он на практике применил то, что я рассказал ему. Изредка что-то получалось сразу, но большинство требовало более продолжительной тренировки. И если бы не мои постоянные напоминания о том, что мы вообще-то торопимся на помощь Эвелине, он бы тут же и принялся практиковаться в том, что у него не получалось. Да, верно говорил Дракалес, дух мира усыпляет бдительность. Здесь не было войны, а потому Лаодим мог легко забыть, для чего он пришёл в эти наполненные духом мира части Морлании. И тем более, он был лишь отражением, которому ещё нужно продолжать формировать свою личность.

В ночь на четвёртые сутки мы въехали в торговый город Стиж. В отличии от Ларбитании, здесь были каменные стены и примерно половина каменных построек. Настоящая крепость. Лаодим сказал, что их бывшая столица Каэлин, которая теперь находится во власти проклятых тёмных воинов, была ещё более величественна. Неприступна, словно скала. Прекрасна, подобно вечернему закату. Довольно слабые сравнения для чародея, тем более мага земли, для кого скала – это лишь расходный материал, а закат уже не столь впечатляющ из-за возвышенной сущности, из-за того, что чародей переходит на следующий этап существования и становится больше магом, нежели человеком. Ему ещё нужно было очень долго работать над собой, ещё больше возвеличивать себя.

Торговый город, как и Ларбитания, ночью не пустел. Множество людей ходило по вымощенным улицам, некоторые помещения были наполнены светом, и пороки начали наполнять сердца местных обитателей. Здесь нет ничего удивительного, ведь мы уже давно определили, что распущенность людей напрямую зависит от прогресса, в котором они живут. Стиж был более развит, чем предыдущий город. Можно даже смело заявить, что Ларбитания была просто большой деревней, когда как настоящий город был именно тут. Воровство, лесть, зависть, пьянство, гнев – пока что эти были тут самыми сильными. Однако туда, где эти пять, обязательно придут и остальные. Просто, опять же, всё дело во времени. Лаодим заехал к кузнецу, который дополнил нашу повозку, в которой и так было множество всяческих магических артефактов, так что теперь она были набита ими доверху. После этого Лаодим определил свою повозку и своих лошадей на хранение конюху, а сам направился в таверну, чтобы провести остаток ночи в этом заведении, ведь он планировал отъезжать утром. Он звал меня с собой, однако я отказался, сказав, что поброжу по городу, а утром подойду к конюшне. Он был согласен.

Да, Стиж сильно отличался от Ларбитании. Если там широкой и вымощенной дорогой была лишь главная, остальные же – просто пыльные тропы, то здесь каждая была выложена из камня. Вдоль самых широких стояли фонарные столбы, внутри которых горело пламя. Да, я видел в видениях прошлого, что эти светильники зажигаются зактаром, однако горение поддерживается отнюдь не магическим зацикливанием. Люди, как и в Ларбитании, тоже подходили ко мне и пытались интересоваться моим оружием. Однако вести с ними беседы я не желал. Человекознание – не моё искусство. А потому я не хотел закрывать глаза на их грехи. Моя сумрачность и моё безмолвие отталкивали их, так что эти зарождающиеся очаги скверны очень редко тревожили мой покой.

Светало, а я уже находился близ конюшни. Хозяин хотел вручить повозку и лошадей мне по простоте душевной, однако я отказался и присоветовал дождаться настоящего хозяина. Из-за того, что он тоже был запятнан грехом, я не желал вести с ним вразумительные беседы, чтобы объяснить ему, почему это будет правильнее всего. Чуть позднее явился Лаодим, и мы продолжили путь. Он стал расспрашивать, дала ли моя прогулка по ночному Стижу каких-нибудь результатов. Я увидел в его разуме, что, находясь в таверне, он был свидетелем того, как распространяется слух о странном госте, что расхаживает с непонятным посохом за своей спиной. А потому я ответил ему, что со мной пытались заговорить люди, однако я не стал вести с ними никаких разговоров. И на вопрос собеседника «Почему?» я рассказал ему о грехе. Мой монолог был содержательным, но чародей выслушал меня от начала и до конца, внимая каждому слову и пытаясь анализировать себя, нет ли в нём чего-то подобного. И даже после того, как я закончил говорить, он продолжал молчать и размышлять. Это было верным решением, ведь теперь он не только ощущает, но и чётко осознаёт, где пролегает граница чистоты и скверны.

Покинув Стиж, который так удачно вписывался в горный пейзаж, что казалось, будто бы он является его самым логичным дополнением, мы направились на восток, вдоль горного хребта, который неприступной крепостной стеной стоял по левую руку от нас. Справа довольно продолжительное время тянулась холмистая степь, которая плавно перетекла в редколесье. Оно, в свою очередь, быстро превратилось в густые заросли. И вот, получилось так, что слева тянулась горная стена, справа – стена лесная. Дорога была узкая, пустая и тенистая. А тем более Лаодим размышлял о грехах и пороках, так что здесь было ещё и тихо. Только лишь мерный скрип колёс повозки нарушал тишину. Из состояния задумчивости зентера вывел какой-то зверь, бросившийся наутёк, шелестя кустами. Чародей уставился в ту сторону и, немного помолчав, спросил:

– Что это было?

– Животное.
– ответил я ему, не сводя взгляда с дороги. Однако мой ответ его не удовлетворил, ведь я ощущал, как он продолжает тревожно глядеть в ту сторону. А потому разговора было не избежать. Чародей говорит, что эта местность располагается на границе, и тут часто могут быть соглядатаи противника. Окрестности Авангарда славятся своей опасностью. Многие погибли тут из-за того, что попадали в неожиданные засады. Вот и Лаодим трепетал перед тем, как бы очередной треск сучьев не предвещал засады. Воспалённое воображение готово нарисовать любого противника даже там, где его вовсе не было. Так и здесь. Я не ощущал вокруг никого, разве что великое множество дикий зверей, обитающих в этом лесу. Более того, воззрившись в прошлое, я видел, что все слухи об этих местах весьма и весьма преувеличены. Вражеские отряды никогда не переходили за пределы Авангарда, что был словно сторож на границе. Вместо этого тут была проблема с животными, которые нападали на одиноких путников, идущих по дороге. Да, неразумно было слабым чародеям, которые только ступают на путь познания себя, ходить по опасным тропам в одиночку. Но вражеских воинов тут нет. Однако Лаодим продолжал пребывать в сильнейшем напряжении. Чтобы паранойя не свела его с ума, я попросил его рассказать, как происходило завоевание тёмных прислужников Лагреза Морлании. Он, конечно же, отпирался и говорил, что об этом лучше спрашивать Эвелину. Однако я сказал, что она может рассказать о вторжении отрядов её брата как стратег, а вот он может рассказать об этом как тот, кто сражался на передовой. После этого я принялся задавать наводящие вопросы, и выяснилось, что продвижение вглубь страны воинства тёмного вирана происходило поэтапно. Лагрез никогда не использовал никаких тактик и обходных манёвров. Он вместе с непобедимыми мечниками вторгался в города своей сестры и отбирал их, один за другим. Правда, делал большие передышки между вторжениями. Но он никогда не осаждал город дважды. Воинства стройным маршем напирали на защитников и не щадили никого. После чего образовывался новый оплот тьмы. Я спросил, пытались ли они пробовать отбивать свои города у этого Лагреза. Лаодим сказал, что лично он участвовал лишь в одном таком штурме, но признался, что это было ужасно. Тёмные воины неуязвимы для их магии. Они даже не пробились через главные врата. Пара десятков мечников, с ног до головы закованных в латы, разбили две сотни чародеев, облачённых в новенькие магические артефакты. Для него это было кошмаром. Я ещё поспрашивал его о тёмных воителях, в частности, как они выглядят, и он описал их мне весьма скудно, сказав, что это как будто бы самые обычные люди, покрытые металлическими доспехами и объятые с ног до головы тенями. Эдакие ожившие тени латников, которые обрели объём. Я спросил, если они такие могущественные, как он их описывает, то почему чародеи ещё не уничтожены до основания? Почему существует Авангард, а не руины Авангарда? Лаодим припомнил одну незначительную деталь, благодаря которой всё это стало возможно. А именно то, что к Эвелине в определённый момент присоединился один из таких тёмных воинов, который был тёмным отражением Лагреза и, в отличие от её братца, был предан Эвелине. Этот сумасшедший тоже посмел взглянуть в зеркало, так что получилась его полная противоположность. Так что я смогу вдоволь насмотреться на него, когда мы пребудем в Авангард. И так мы говорили о противниках, отвлекаясь от страха, который Лаодим испытывал перед несуществующей засадой, пока, наконец-то, не преодолели этот участок пути и не въехали в пограничный город – Авангард.