В таких обстоятельствах Святая Империя основывала свою новую колонию. На что надеялись фуруки? На самом деле, ни на что. Тебентил просто исполнял повеление сакры, а Обатилу, кажется, так вовсе было всё равно, что происходит вокруг. Главное, чтобы никто не мешал его основному занятию. Сатлармам в самую пору оставить этот мир и вернуться туда, откуда они прибыли. Но нет. Из мира Сэкрос время от времени приходят новые силы. Амалиила не желала терять эту колонию. И вот, мы здесь: Загрис, Форманис и я, Вехойтис.

Озентвалл выглядел как самая настоящая крепость. Расположенный в морском заливе, с севера и запада он был окружён естественной водной преградой. А южную и восточную части защищали мощные каменные стены, на которых стояли дозорные, состоящие как из лерадов, так и чародеев. У главных врат стоял достаточно дотошный лармуд, который постоянно останавливал всех, кто стремился войти в город. Вознамерился он также испытать и меня. С помощью своей силы я мог бы избежать этого, навеяв на него кошмар, однако воля Бэйна была ясна – изучать людей, а потому я и не думал упускать такой возможности.

– Пусть свет ясного лица нашего славного протектора озаряет тебя, доблестный лерад. Что привело тебя в Озентвалл, столицу нашу славную?

– Как и все, я ищу место, где мог быть полезен.

– Что ж, думается, у фурука для тебя найдётся поприще, так что твои меч и щит принесут очень много пользы нашей славной Святой Империи. Но, прежде чем ты ступишь за порог этих врат, мне нужно испытать тебя в бою. Выстоишь против меня – пройдёшь. Нет – к сожалению, тебе здесь не найдётся места.

– Отчего же так? Не ты ли говорил, что мои меч и щит принесут пользу Святой Империи?

– Всё верно. И если ты не способен правильно пользоваться своим оружием возмездия, тогда ты не подходишь для служения в столице.

– Разве мы не обучены давать отпор богомерзким тварям, а не своим братьям? Так поставь передо мной саткара иль хахормес. В таком случае обнажу я своё оружие и дам бой противнику. Но сражаться со своим по вере я не стану. Это сродни святотатству.

– Не тебе решать, что такое святотатство. Слово нашего фурука – вот закон и сила Озентвалла. И ему угодно, чтобы его окружали воители сильные и способные. Готовься к сражению или поворачивай обратно.

– Ты говоришь, что закон и сила Озентвалла – это воля фурука. Но правильно ли перед ликом Сакраарха утверждать, будто бы есть кто-то больший него?

– Никто не больше нашего святейшего и величественнейшего протектора всякого света.

– И я с тобой полностью согласен, брат мой. Однако ж ты только что поставил слово фурука выше слова Сакраарха, ведь он-то как раз и говорил, что брат, восстающий на брата, вершит святотатство.

– Видно, в тебе есть знания святости. И это хорошо весьма. Да вот только не понял ты всей глубины закона. Я не призываю тебя восстать против меня, а лишь требую показать мне свою мощь. Обнажи свой меч, и мы посмотрим, каков ты в бою. Откажешься – дальше этих врат ты не пройдёшь.

– Посмотри вокруг. Ты призван быть стражем врат Озентвалла, однако, споря со мной, пропустил уже очень много тех, кого ты должен был испытать.

– Не в твоей власти вести надзор за тем, как я исполняю свои обязанности на этом посту. Но в одном ты прав – наша беседа слишком затянулась. Готовься к сражению.

Договорив это, он всё-таки извлёк свои два меча. Все, кто входили, а также выходили из города, остановились, чтобы посмотреть, что собирался сделать этот громила. Что ж, неудачные переговоры с этим лармудом показывали мне, что в деле человекознания мы ещё не совсем преуспели. Разорад принял этот опыт, и все мы будем продолжать развиваться в мастерстве вести речи так, чтобы склонять сердца живых к себе. Сам же лармуд не заметил во мне ничего подозрительного, а решил сразиться только лишь потому, что, как он сказал, я слишком много говорил и перечил его указанию. Иными словами, его терпение лопнуло.

Лязгнула сталь, торопливо зашагали две пары латных сапог. Лармуд налетел на меня всей своей мощью, да вот только он специально не вёл настоящего сражения со мной. Я же имел совсем иные цели. Было общепризнано, что лерады в бою слабее лармуда. В одиночном сражении второй выйдет победителем, это знал каждый. Лерады были опасны своим количеством. Вот поэтому стражник столицы не думал биться со мной на равных, чтобы у меня был хотя бы шанс победить его. Но против бессмертных ему не выстоять никогда, сражайся он хоть со всеми благословениями своего Сакраарха. А потому мне хватило лишь сделать два манёвра, чтобы лишить его жизни. Первый – уклониться от его атаки, а второй удар в спину. Мой меч на миг объяло пламя зора, так что в броне исполина образовалась брешь, через которую и был нанесён смертельный удар. Громоздкое тело, закованное в латы, рухнуло наземь и не шевелилось, пока воскрешающая сила зелёной магии переиначивала дух лармуда. Так что вскоре Туонис поднялся с земли для того, чтобы продолжить нести службу близ врат столицы только теперь уже не Сакраарху, а Бэйну. Наши разумы соединились, и разораду было угодно, чтобы он оставался пока что здесь.

Столица выглядела так, как был запечатлён в памяти Осмаиса любой город Святой Империи: белокаменные постройки, широкие вымощенные камнем улицы, многочисленные патрули лерадов, довольно часто попадающиеся на глаза лармуды и чародеи. А меж ними спокойно ходили простые люди, чувствуя себя достаточно защищёнными. И, если смотреть на всё простым, физическим взором, то кажется, будто бы здесь, и в самом деле, обитает праведность, а взор преславного протектора всякой святости всегда устремлён на них. Но нет. Биликвол, что идёт мне навстречу, неспроста выглядит счастливым. Он со своими подельниками только что совершили большое воровство, а теперь стремится повстречаться с ними, чтобы разделить добычу. Авадия выглядит совершенно невинной, однако на её счету уже великое множество измен своему супругу. Лерад Леденаил погряз в целом каскаде нечестия: взятничество, попустительство нарушению закона, злоупотребление алкоголем, клевета и ложь. Лармуд Сетопалил объят высокомерием и смотрит на всякого, кто не является могучим воздаятелем, как на нечисть, на грязь, которая не достойна жизни, из-за чего то, как он исправляет и наставляет на праведный путь, является крайне жестоким и неоправданным обращением со своими братьями. В отношении большинства можно сказать, что они погрязли в своих пороках и не желают исправляться. Более того, они так вовсе не считают свои дела пороками. Но это было лишь оправданием самих себя. К примеру, изменница Авадия обязательно осудит вора Биликвола, когда как другого человека, что совершает прелюбодеяние, она сможет оправдать. И наоборот – Биликвол скажет, что Авадию нужно предать мучительной смерти за её гнусный образ жизни. Но, если бы она украла чего-нибудь, он остался бы безмолвен, ведь никто не хочет осуждать себя. А, осуждая других с такими же пороками, как у себя, они, по сути, осуждали бы самих себя. Таково мышление человека. И в этом сокрыто самое большое их нечестие.