Он вдохнул, отсекая эмоции. Все имеет решение! Снова перебрал каждый миг «ритуала», жалея, что под рукой нет Шестисот заклятий аль-Харраби и немецких линз, а он трясется на крыше повозки.

Эту громадину с перилами и скамьей для пассажиров явно строили для перевозки ценного груза. Под ногами, сквозь лязг колес, он чувствовал, как что-то массивное двигается в глухом отсеке. Его даже не приковали — видимо, надеялись на заклятие. Ошибка, о которой они пожалеют. Никакая мазня младенца его не удержит.

Мысль вызвала новую волну тошноты. Бальтазар отдернул руку, изо всех сил сдерживая рвоту, и окинул взглядом процессию. Двадцать папских гвардейцев — но их он в расчет не брал. Грубая сила свойственна скорее животным. Преимущество человека — в разуме, знаниях, магии.

Впереди герцог Никеи беседовал с Якобом из Торна, Батист усмехалась, как пират, а монах-тряпка лепетал что-то. «Принцесса» тем временем заводила дружбу с молчаливой эльфийкой. Сюжет для поучительной сказки, которую Бальтазар слушать не стал бы, не то что видеть вживую.

Бальтазар прищурился на вампира, томно дремавшего на другом конце скамьи. Старческий экземпляр, значит — сильный, хитрый, смертельно опасный. Единственный в этом цирке уродов, кто мог стать серьезным врагом... или ценным союзником.

Он подвинулся, соблюдая дистанцию, поднял запястье: — В чем тут фокус?

Один мутный глаз барона приоткрылся, седая бровь поползла вверх, длинные волоски трепетали на ветру. — Заклятие Папы Бенедикты? — проскрипел он.

— Да, заклятие.

Барон закрыл глаз. — Говорят, она — величайшая магическая сила за столетия.

— Хм. — Сам будучи «величайшей силой», Бальтазар не видел подтверждений.

Уголок рта вампира дернулся. — Некоторые считают ее Вторым Пришествием Спасителя.

— Очень смешно, — буркнул Бальтазар, не настроенный на шутки.

— Ты же маг. — Глаз снова приоткрылся. — Сам и расскажи.

Бальтазар скривил губы. В последнее время это стало привычкой. — Ты пытался его сломать?

Второй глаз медленно приоткрылся. — Заклятие Папы Бенедикты?

— Да, черт возьми, заклятие!

— Нет.

— Почему?

— Возможно, мне здесь нравится.

Бальтазар фыркнул: — Голодать, трястись в повозке, от которой немеет задница, ехать в Трою?

Барон кряхтливо вздохнул: — Эстелла Артуа была уверена, что сломает его.

— Не слышал.

— Колдунья, жившая до тебя в камере под Небесным Дворцом. Месяца твердила заклинания, клялась раскрыть секрет. Когда не блевала.

— И раскрыла?

— Ты ее здесь видишь?

— Значит, да!

— О нет. — Вампир потянулся, суставы затрещали. — Она умерла. Труп сожгли, сказали: «Надо найти нового колдуна». Вот ты и здесь.

— Мага, — прошипел Бальтазар. — Заклятие убило ее?

— О нет. На нее упал великан.

Ответ породил больше вопросов, но Бальтазара отвлекла эльфийка.

— Держись покрепче, — бросила она, проезжая мимо к голове колонны.

— Это еще что значит? — нахмурился Бальтазар.

— Не все — загадка. — Вампир вцепился в перила, изучая его. — Санни — твоя противоположность.

— То есть?

— Она мало говорит. Но когда говорит — слушай.

— Скажите... — герцог Михаил поднял бровь. — Как монах удостоился пасти столь избранное стадо?

— Честно, ваша светлость... — Брат Диас мог бы соврать, как раньше, но сил не было. — Понятия не имею.

Герцог усмехнулся: — Говорят, пути Господни неисповедимы. Но порой Его Церковь еще загадочнее.

— Месяц назад я считал себя умником... — Диас вспомнил, как важничал перед аббатом. Как торжествовал, проходя мимо братьев в трапезной — узников скуки. Теперь гадал: аббат знал? Братья ржали в рукава? — Теперь я просто дурак.

Улыбка герцога стала шире: — Значит, поумнел. За это стоит благодарить.

Благодарить было не за что. С момента назначения викарием Часовни Святой Целесообразности рот Диаса покрылся язвами, достойными мученика. Чертовы ранки горели адским огнем, а он все тыкал в них языком, усугубляя боль. Святая вода из купели Святого Ансельма Глазного только усилила мучения. Теперь язвы, как седловые мозоли, сырость и вампирские чары, стали частью жизни.

— Думал, они умирают на солнце, — пробормотал он, глядя на барона.

— Миф, — процедил Якоб из Торна. — Барон Рикард обожает его.