— Да, да… Я понял… — дежурный сейчас напоминал кролика, взгляд его растерянно заметался по стене, но вдруг на чем-то сфокусировался, став более осмысленным. — Есть мотоцикл… «Урал». С коляской. ГАИшный, у нас на подхвате стоит. Ключи — вот висят.

Я подошёл к крюку с пучком ключей, взял нужный — маленький и плоский на веревочке. Когда-то, в юности, я уже имел дело с такой техникой, как-нибудь справлюсь.

— Пойдёт, — кивнул я.

— Только… только вы осторожнее, товарищ майор, — пробормотал дежурный. — Говорят, туда лучше ночью не ездить.

Я усмехнулся.

— Говорят, что в озере черти сидят.

Он замолчал, будто хотел что-то сказать, но передумал. Я посмотрел на часы — время за полночь.

«Урал» стоял в тени гаражей, пыльный, видно было, что им давно никто не пользовался… Надеюсь, хотя бы заведется. Я открыл кран бензобака, повернул ключ зажигания. Потянул на себя рычажок воздушной заслонки, проверил нейтраль. Один вдох — и резкий удар ногой по кикстартеру. Рык, щелчок — не завёлся. Второй удар — и двигатель с хрипом ожил, заурчал. Я убрал заслонку, дал мотору немного прогреться. Из трубы вырвалось облако сизого дыма, как будто воскрешали спящего дракона. Сцепление тугое, руль широкий. Поехали! Я тронулся с места, и улица заскрипела под колёсами.

Мотоцикл пробивался сквозь ночную пустоту. Фары «Урала» выхватывали из темноты деревянные дома, торчащие на перекрестках одинокие деревья и клумбы с пересохшими от летней жары стеблями.

Проехал квартал — и вдруг впереди, с воем сирены, мимо пронесся пожарный ЗИЛ. Где-то в ночи горел дом.

Я хмыкнул, не сбавляя скорости.

— Тихо у них, значит, в городе… — сказал вслух, перекрывая шум двигателя. — Тишь да благодать… а дома горят.

А в груди сжалось что-то нехорошее. Интуиция давала собственную пульсацию, как жилка в виске: что бы ни пылало — это не случайно. И я повернул обратно, за ЗИЛом. Нужно проверить, что там горит.

Впереди, у перекрёстка, пожарная машина резко свернула влево — знакомый маршрут. Я крутанул руль, прибавил газу. Сердце сжалось: с каждой секундой становилось яснее — горит именно её дом.

Огненное зарево било в небо, окрашивая ночной небосвод в медно-кровавый цвет. Искры сыпались столпом, танцуя в воздухе. Чёрный дым медленно стелился по крыше, заворачиваясь в спирали, словно змея.

Я затормозил у обочины, бросил мотоцикл, и через несколько шагов врезался в толпу. Крики, хлопанье вёдер, суета. Кто-то тащил воду от колонки, кто-то лопатой ковырял землю. Кто-то просто стоял — молча, наблюдая за суетой и пожаром. А дом уже вспыхнул весь, сразу, будто кто-то окатил его горючим. Почему же дом Марфы так споро воспламенился?

Машина только-только остановилась. Пожарные медленно — слишком медленно — начали стягивать рукава. Один, видно, старший, усатый, с чёрным налётом сажи на лице, мрачно сказал:

— Бесполезно. Тут нашей бочкой не обойдёшься. Главное — не дать соседним домам загореться. Остальное уже поздно.

Я подскочил:

— Вы что, спите?! Там человек был!

— Кто сказал? — нахмурился он.

— Я час назад разговаривал с хозяйкой. Старуха. Здесь жила.

Не дожидаясь ответа, я схватил ведро у колонки, плеснул на себя, сорвал с верёвки наволочку от подушки, обмотал ею голову и бросился к крыльцу. Позади закричал пожарный:

— Эй! Ты чего?! Там жара адская! Не лезь — сгоришь!

Я влетел во двор, уже был у двери. Спустил рукав рубахи на ладонь, дёрнул нагревшуюся от пламени ручку — закрыто. Заклинило? Дёрнул еще — глухо. Нет, не просто заклинило — под дверью что-то подставлено. Или брусок, или клин, не вижу. Кто-то специально её подпер.

Дёрнул ещё. Ручка осталась в руке — облезлая, раскалённая. И тут — глухой хлопок. Лопнуло оконное стекло. Жар ударил в лицо. Я отпрянул.

«Её убили…» — пронеслось в голове. «Специально. Сразу после нашего разговора».

На крыльце — след. Чёткий отпечаток грубого сапога. Насечки, пятка. Свежий. Я опустился ниже, вгляделся… И тут ударила струя воды — прямиком в меня. Окатило холодом. Струя ударила и по следу, не прошло и секунды — смыла его.

— Эй! — крикнул усатый. — Не сгори!

Пожарные специально окатили меня водой, но не знали, что уничтожили улику. Поздно. Всё, что только могло — исчезло, а остальное сгорит дотла.

Я вытер лицо, отошел от раскаленного дома. Во рту горький пепел, а на душе — мерзкое ощущение, что я не успел. Там, где в нормальных условиях приехали бы эксперты, собрали бы улики, провели исследование, здесь — только пепел и дым. Никаких зацепок, никаких выводов. Только догадки.

Я развернулся, подошёл к старшему расчета, вытирая с лица пепел и остатки воды:

— Это поджог. Я проверил — дверь была заклинена.

Пожарный — коренастый, весь в саже, с опухшим от жара лицом — шумно сглотнул, потер ладонью усы и глянул на меня с усталой обречённостью:

— Ну, и как ты это докажешь? Там уже всё сгорело. Только твои слова останутся. А мало ли кто, что скажет…

Я молча достал удостоверение, показал:

— МВД СССР. Надеюсь, теперь достаточно моих слов?