— Не ёрничай, Андрей Григорьевич, у каждой службы свои недостатки. Можно подумать, МВД — без греха… Ангелочки с крылышками…

— Ладно, забудь… Я пошутил. Обстановку разрядил, так сказать. Нам теперь с тобой в одной связке все это дерьмо разгребать. Так что давай уже привыкать — на шутки друг друга не обижаться.

Ветер слегка тронул деревья. Где-то вдалеке хлопнула сухая ветка. Мы оба насторожились. Я сунул блокнот во внутренний карман и проверил пистолет. Теперь мы искали не только Мельникова. Мы искали его открытие, его правду. И кто-то точно не хотел, чтобы мы её нашли.

А дальше всё произошло внезапно. Тишину ночного леса прорезал глухой шум голосов, за которым последовал тяжёлый рёв — характерный, с вибрацией, как у мотоциклетного двигателя.

— Мы не одни, — тихо произнёс Орлов, наклоняясь ко мне.

— Посмотрим, — кивнул я.

Ещё раз поправил кобуру, оставив клапан расстегнутым. Мы двинулись в сторону звука. По мере приближения шум становился всё отчётливее — разноголосый смех, отдельные короткие реплики, глухие разговоры. Явно не двое. Человек пять-шесть, не меньше. А может, и больше… А не такое уж и безлюдное сегодня это чёртово озеро.

Метров через двести, пробравшись через колючий и неприветливый ельник, мы вышли на поляну — и на мгновение остановились. Деревья расступились и перед взором открылась интересная картина.

Вдоль опушки стояли мотоциклы. Навскидку, восемь-десять штук, не меньше. И среди них — как перекрашенные и потасканные, так и ухоженные, блестящие. «ИЖ-Планета», «Урал» с коляской, пара чехословацких «Яв» — редкость в наших краях, явно доставались не через магазин. Один «Днепр» был заметно переделан — низкое самодельное сиденье, на баке — грубо нарисованный череп с костями, на руле — обмотка из кожаного ремня.

Компашка под стать. Несколько рокеров, как их сейчас называли, находились на поляне, выделяясь одеждой совершенно необычной для советской повседневности. Косухи — частью заводские, частью переделанные из кожанок. У кого — джинсы, у кого — брезентовые штаны, у некоторых — старые, но хорошо сохранившиеся армейские галифе. На головах — банданы, вязаные шапки, какие-то непонятные фуражки без кокард.

Лица — тертые и обветренные, с полукриминальным прищуром и насмешливым выражением, отрицающим порядки и правила. На вид — не мальчики, вполне себе мужики, кому за тридцать, кому за сорок. Не подростки — уже с жизнью знакомы.

У костра шкварчал кусок сала, фляга по кругу шла неспешно. Слышалась глухая музыка из переносного радиоприёмника.

— Это что еще за собрание? Кто они? — шепнул я.

— Местные рокеры, — так же тихо проговорил Орлов. — в наших рапортах и справках фигурируют, как «Неформальное объединение мотолюбителей». Ничего такого за ними не наблюдается, мы проверяли, когда рейд по линиии пресечения антисоветской пропаганды был.

Однако же мотоциклисты не так просты. Я сразу заметил, что на краю поляны сидит парнишка, весь съежился. А проходящий мимо рокер ткнул его сапогом, после чего все заржали. Они явно издевались над парнем. Твою дивизию! У них что, тут пленник? Его не били — пока. Но тыкали ботинками, подтрунивали, пинали по спине. Один из них плеснул ему на лицо из армейской фляжки, и это вызвало новый всплеск гогота.

Я сделал шаг вперёд. Орлов остался полшага позади, но держался напряжённо, я слышал его пыхтение.

— Слышь, Клык, глянь, — донеслось с поляны. — Гости…

Головы повернулись в нашу сторону. Один встал сразу — высокий, с патлами до плеч, в кожанке с изрезанным рукавом и в джинсах. На поясе — самодельные ножны с широким ножом. Похож и на пирата и на байкера одновременно.

— Это кто? — кивнул я на пленника.

Кто-то застыл с флягой у губ. Кто-то с раскрытым ртом. На секунду повисла тишина. А потом — неровный смех.

А тот кто встал первым, приблизился. Высокий, жилистый, с тяжёлым взглядом, я его разглядел теперь детальнее. На нём была настоящая косуха с прорезанными клапанами и клёпками. Джинсы — «Wrangler», поношенные, но настоящие. На ногах — тяжелые ботинки на грубой рифленой подошве. На голове — чёрная бандана с черепами. Щёки поросли неровной щетиной, как бурьяном, губы растянулись в презрительной усмешке.

— Слышь, паря, — проговорил он, обращаясь ко мне и отпивая портвейн прямо из горла, — ты, я смотрю, бессмертный?

Шёл прямо ко мне, не торопясь, с бутылкой в руке. Уверенно, как тот, кто привык, что его не перебивают. Остальные пока не двигались, ждали от своего главаря показательной сцены для чужаков, что вторглись на их территорию. Орлов тоже сзади замер, но я чувствовал его присутствие по нарастающему сопению, и знал, что на майора можно рассчитывать, а пока он просто прикинулся памятником — выжидал.

— Что за собрание? — грозно спросил я и, ткнув пальцем на пленника, добавил: — Какого хрена вы его пинаете?