Я кивнул Орлову на него и подошёл. Парень лежал у дерева, обняв колени. Куртка рваная, лицо в грязи и ссадинах. Шея — вся в багровых пятнах. Лица я его не видел, он упорно на нас не смотрел, отворачивался, будто боялся или еще что-то. Я присел, взял его за плечо:

— Вставай, дружище… Ты кто?

Он поднял голову. Лицо перекошено. Глаза водянистые, глуповатые. Узнал меня — и вдруг всхлипнул:

— Д-дядь Андр… А-Андрей…

— Гриша?.. — воскликнул я. — Твою ж…

Это был он. Лазовский-младший. Мальчишка-дурачок, грязный, побитый, с рассечённой губой и взлохмаченными волосами. Весь дрожал.

— Ты чё тут, а? Опять, что ли, из дома сбежал? Ну…

— Я… я гулял, — пробормотал он, с трудом ворочая языком. — Я пошёл, а там… там дяди. Много дядей. Они… они пить дали мне. А я не пью, мне мама не велит. А они — бах! — в грудь. Потом — по лицу. Я упал, а они ногой, ногой…

Он завсхлипывал — обиды и удивления скопилось много.

— Всё, всё, спокойно, — я потрепал его по плечу. — Живой? Кости целы?

Он кивнул.

— Голову не кружит?

— Не… Только ва-ва…

Я помог ему встать. Он шатался. Орлов подхватил парня с другой стороны, взял под локоть.

— Поехали, Гриша. Домой. Тебя ждут там — опять, наверное, отец пошел в милицию заявление о пропаже сына писать. А ты… Эх, Гриня, Гриня.

Он кивнул и прошептал:

— Мне мамка скажет… не ходи один… а я опять пошёл…

— Скажет, скажет, — кивнул я. — Но ты же теперь не один. Мы с тобой.

Я уже собрался вести Гришу к «Волге», к автомобилю Орлова. На ходу бросил:

— Где у тебя машина?

Орлов кивнул куда-то в темноту, за ельник:

— Там, дальше… За просекой. Спрятал, чтоб не бросалась в глаза.

Я собирался шагать, но взгляд невольно зацепился за боковой карман Гришиной куртки — старой, с затёртыми локтями. Из кармана выпирало что-то плотное, квадратное. Не платок. И не камень. Что-то, что он явно пытался спрятать.

— Гриш, — спокойно сказал я. — Что у тебя там? Книжка?

Он не ответил. Только съёжился, руки прижал к куртке в районе кармана, взгляд отвёл. Всё лицо перекосилось — не каприз, не испуг, а что-то вроде злости, упрямства. Секунда — и он стал другим. Никакой тебе дурашливости.

Я бы и не стал копать и проверять его карманы — ну мало ли что. Но реакция у него была на этот простой вопрос слишком острая. Учитывая, что я уже не впервые нахожу его в ночном лесу, и всё время он будто бы ни при чём, хотелось понять, к чему эта настороженность. И что он тут вообще всё время делает. По логике — случайный, безобидный человек. Но…

— Покажи, — сказал я. Спокойно, но твёрдо. — Гляну и отдам. Если твоё — никто не заберёт.

Гриша мотнул головой.

— Нет… нельзя… это моё… нельзя…

— Ну-ка, Григорий… — я положил руку ему на плечо. — Ты ж меня знаешь. Я ведь не враг. Просто покажи.

Он сжал губы, опустил голову, в плечи ее чуть ли не вдавил.

— Ты с ним долго, что ли, будешь, а? — вдруг раздражённо буркнул Орлов, шагнул вперёд из-под плеча Гриши и, резко дёрнув его за руку, полез к карману.

— Моё! — крикнул полоумный и вцепился зубами в Орлова, в руку.

— Ай! — вскрикнул и отскочил тот, схватившись за плечо. — Ты видел? Он меня укусил!

— Видел, — кивнул я. — Не надо было так наседать…

Но было поздно.

Гриша, как заяц с проснувшимся инстинктом самосохранения, рванул с места. Пятки засверкали — и уже метрах в десяти. Шорох, хруст веток, и всё — нет его.

— Гриша! Стой! — крикнул я и кинулся вслед.

— Да чтоб тебя! — прорычал Орлов и побежал за мной.

Мы неслись сквозь тёмный ельник, продираясь через ветки, скользя по корням. Только шум впереди говорил, что он всё ещё недалеко. Но долго ли он сможет так нестись? И главное — что он так охранял в своём кармане?..

Колючий лапник бил по лицу, цеплял рукава, одежду. Под ногами проскакивали кочки, иногда ботинки проваливались в покрывале мха, вязли. Я плевался про себя, проклиная всё: кусты, туфли, неприспособленные для бега, и уж тем более по пересеченной местности, и проклятые брюки, которые липли к ногам, вязали шаг.

— Вот тебе и дурак, — пробормотал я. — Бежит, как комсомолец на зарядку…

А он и правда летел по лесу так, будто вырос тут. Проскакивал между деревьями, перепрыгивал через поваленные стволы, ни разу не сбился. Для слабоумного слишком уверенно. Хотя ведь он давно тут шастает, каждую тропку, каждый кусток знает.