«Их верхушки почти касались моста, и я подумал — ничего особенного… Всего три этажа…» — объяснял он. Матери при этом всякий раз делалось дурно, а отец задумчиво смотрел на него. «Прав герцог, прав… Хоть он и сумасшедший, но судьба его бережет. Вопрос: для чего», — бормотал лорд Рэндольф.

Удивительно, но именно благодаря этому несчастью в жизни Уинстона произошли две важные перемены.

Во-первых, вынужденно прикованный к постели, он наконец взялся за «невозможную» математику. Простые и десятичные дроби, квадратные и дифференциальные уравнения, теория коэффициентов, синусы, косинусы и тангенсы, которые он так и не смог одолеть за несколько лет в школе, вдруг покорились ему за полгода.

На августовском экзамене в Сандхерсте, который он сдавал уже третий раз, юному Черчиллю наконец повезло. Ему попалась сложная задача, которую Уинстон решал буквально накануне. Если раньше из 2500 возможных баллов по математике он едва набирал несколько сотен, то на сей раз — получил 2000. Как тут было не поверить в счастливую звезду?

Во-вторых, сын лорда Черчилля, как только врачи разрешили перевезти его в Лондон, стал посещать дебаты в парламенте. Сначала на костылях, потом с палкой, затем прихрамывая, он наблюдал, как делается британская политика, изучал ее «кухню». При содействии отца, который разумно счел, что общение с лучшими умами своего времени предпочтительнее прыжков с десятиметровой высоты, Уинстон завязал полезные контакты. Он познакомился с людьми, бывавшими у них дома, с теми, к кому ездил отец, с кем он встречался на тех или иных мероприятиях.

В последние два года жизни лорд Рэндольф, сам того не осознавая из-за стремительного прогресса тяжелой болезни, дал сыну больше, чем за предыдущие восемнадцать лет. Никто не заметил, что этот искалеченный сумасшедший мальчишка не только слушал, разинув рот, все эти дипломатические small talks — короткие беседы. Он рассуждал и делал выводы.

— Папа! Папа!

Мальчишка орал так, что фермер Джон, доивший козу, подскочил с треноги. Он зацепил ногой ведро и ударился мизинцем. Молоко слегка хлюпнуло на штаны и ботинки, однако Джон успел поймать ведро.

— Вот, ч… — почти чертыхнулся он, но сдержался, заметив в дверях сарая рыжую голову и растаращенные голубые глаза сына.

— Чего ты вопишь? Забыл, что на этой земле любой шум, созданный англичанами, вызывает проблемы? — возмутился отец.

— Папа! У нас в погребе кто-то сидит! — десятилетний Джим пытался говорить тихо, но выходило не очень.

Фермер понял, что мальчишка не шутит — он действительно напуган. Только сейчас он заметил, что одна нога сына была босой.

— А что ты забыл в погребе? — строго спросил отец.

— Вообще я хотел… За вареньем я туда полез! Но лучше бы я этого не делал! — раскаяние сына звучало неподдельно.

— Бог всегда наказывает за непослушание! Будет тебе наука, — буркнул Джон.

— Я знаю… Полез без свечи, чтобы меня не заметили. А когда спускался, то в темноте наступил на что-то мягкое! Думал, мешок с мукой. И вдруг мешок застонал и схватил меня за ногу! — воскликнул Джим.

— И что же ты сделал? — спросил отец.

— Да я пулей по лестнице взлетел! Вот, ботинок потерял! Даже не понял, кто это был — человек или призрак… — Джим вздрогнул.

— Подумай, если бы это был призрак — смог бы он стащить ботинок с непослушного мальчишки? Идем познакомимся с твоим призраком, — и фермер решительно двинулся к двери.

— Может, соседей позвать? — осторожно предложил мальчик.

— Джим, до ближайшей фермы полчаса ходу. К тому же вокруг сплошные буры. Не хотел бы я их беспокоить… И вообще иметь с ними какие-то дела, — возразил отец.

— Но…

— Слушай, сынок. Если кто-то сидит у нас в погребе — ему, видимо, негде спрятаться. А кому сейчас, во время войны, негде спрятаться?

Глаза Джима расширились, но он промолчал. На войне люди учатся быстро соображать — даже дети.

— Ну вот, ты понял. А теперь подумай — если этот «мешок» стонал, разве он может хорошо себя чувствовать?

Джим мотнул головой.

— То-то же. Ему хуже, чем нам. Бери ведро, там осталось немного молока. И… Да, куртка. Куртка… Вот свеча в кармане. Где же спички? А?

Фермер испытующе посмотрел на сына. Тот покраснел и вытащил из штанов коробок. Отец вздохнул, но промолчал, и они отправились в погреб. Открыв грубо сколоченные двери с остатками синей краски, фермер Джон поджег свечу и посветил вниз, туда, где семья хранила овощи, яйца и другие нехитрые припасы. Не заметив ничего подозрительного, он поставил ногу на лестницу, ведущую вниз. И тут остановился, повернулся к Джиму: