— Вот именно! Я никогда не знаю, с кем и как следует разговаривать! На публике выступать — могу. О деле — могу. А тут… Поэтому лучше не надо — чтобы не расстраиваться, — подытожил Черчилль, сложив руки на груди.

— То есть потомок рода Мальборо — трусливый заяц?

Уинстон пожал плечами, и стало очевидно — да, он трусливый заяц.

— Лучше пристрелите меня здесь, дядя. Если она хоть несколько слезинок уронит — мне уже будет хорошо.

— Эй, парень! Сколько раз ты попадал под пули? Шел в рукопашную? Галопировал на лошади? Собирал толпы в парламенте и выставлял своих политических соперников идиотами? А это юная девушка, на десять лет моложе тебя, осла! — о, да, герцог Мальборо умел приободрить.

— Да, я еще и осел, — обреченно сказал Уинстон.

— Ты понимаешь, что она сюда приехала, ожидая предложения? И можешь отрезать мне руку, если леди Генриэтта не проинструктировала свою дочь, с какой целью та едет «смотреть Блэнхеймский дворец». Даже если Клементина не догадалась — во что я не верю — то ей объяснили. И она сюда ехала, понимая, что должно произойти. Поверь мне, Уинстон… Уинстон, — дядя почти умолял племянника открыть глаза.

— Верю… А вдруг это плохое решение, и мы испортим жизнь друг другу? Я слишком люблю эту девушку, чтобы так рисковать, — засомневался Черчилль.

— Если не проверишь, то никогда не узнаешь. Это займет время, и только жизнь покажет, правильно ли ты поступил. Но это твой последний шанс — вечером Клементина уедет, — вынул главный козырь герцог.

— Она так сказала? Вам? Боже!

И, не обращая внимания на присутствие дяди, Уинстон стал срывать с себя халат, путаясь в рукавах.

Гроза утихала. Они сидели в каменной беседке возле пруда. В Блэнхейме, родовом гнезде герцогов Мальборо. Во время прогулки Уинстон рассказал Клементине, что это место назвали «храмом Дианы».

Наступила гнетущая тишина, которую иногда нарушал лишь гром где-то вдали. Молчал Уинстон. Молчала Клементина. Она считала время — 5 минут, 10 минут, четверть часа. Не пора ли встать и уйти паковать вещи? Сколько же это будет продолжаться?

Девушка заметила толстого майского жука, который, медленно перебирая лапками, полз между плитками у ее ног. «Если жук доползет до трещины, а Уинстон НЕ сделает предложение — я уйду. И больше о нем не буду вспоминать! Никогда!» — решила она.

Клементина смотрела на жука и размышляла — как же они похожи! Этот странный неуклюжий человек, старший ее на 10 лет, и жук. Он не стройный яркий «солдатик». Не вечно занятой муравей, знающий свое место в системе. Не застывший богомол и не шумный сверчок. Он независимый жук, прокладывающий собственный путь — и неважно, что его там ждет.

Но зачем этот жук, то есть Уинстон Черчилль, вот уже несколько недель как министр торговли и промышленности, заманил ее в замок своего дяди-герцога? Ему не хватает работы на должности, о которой он мечтал, и ему надо водить девушку по полям, вливая ей в уши примеры из древнеримской истории? Мерси, но Клементина училась в Сорбонне и получила блестящее образование! Вероятно, более системное, чем он, Уинстон Черчилль — то ли офицер, то ли журналист, то ли авантюрист, то ли политик…

Почему он, человек, легко жонглирующий именами и законопроектами, пламенно выступающий за сокращение военных расходов, доводящий до истерики своими шутками, произнесенными с непроницаемым лицом, — сейчас молчит?

Она следила за симпатичным жуком. Половину пути он уже одолел — удивительное упорство и целеустремленность! Однако и Клементина немало выдержала! И ожидание, и неопределенность своего положения. И ряд неудобных ситуаций, которых бы не терпели девушки с менее аристократическим воспитанием и менее гибким умом.

Например, четыре года назад, когда они впервые встретились с Уинстоном. Сначала он вскочил, подошел к ней с намерением пригласить на танец — и вдруг остановился на расстоянии вытянутой руки, как будто врезавшись в стену, развернулся и сел на место.

«Какой увалень», — услышала она за спиной.

«Настоящий слон в посудной лавке», — со знанием дела сказала обладательница глубокого контральто.

«Ни одна девушка не обратит на него внимания, если он не научится манерам», — донесся до нее еще один язвительный комментарий, явно произнесенный сквозь веер.

Клементина выдержала и шоу, когда они увиделись во второй раз, на торжественном правительственном ужине. Он вошел и, не заметив Клементины, повел себя как дома — рухнул всем телом в кресло. Покрутил в руках приборы и бросил их на стол, нарушая идеальный порядок — и встретился глазами с ней, сидящей напротив. Клементина заметила, как он покраснел, потом резко выдохнул, шумно выталкивая воздух из груди, и втянул голову в плечи. И вдруг вскочил, подошел к ней и, как будто через силу, пригласил ее на танец. Воспитанная Клементина попыталась заговорить о погоде — заметила, как мужчина сжал мясистые губы. Сказала что-то о модных трендах — он вяло поддакнул, дернув щекой. К новинкам театрального сезона он также оказался холоден. Но когда Клементина сравнила театр с парламентом, этот застенчивый «мешок с песком» превратился в фейерверк! Вспыхнули глаза, выровнялась осанка, Уинстон будто вырос, голос заиграл — он стал красавцем! Они танцевали и говорили, говорили и танцевали, весь вечер, только вдвоем.

«Кажется, я влюблена», — сказала младшей сестре прямолинейная Клементина. И услышала в ответ: «Да он безнадежен! Похож на бульдога». Но она уже получила от Уинстона записку с единственной фразой: «Какое наслаждение — встретить девушку такого ума и интеллигентности». И… Все.

Прошло полгода — и он решился пригласить ее во дворец своих предков. Мать отправляла Клементину, как в бой. «Он это сделает», — говорила она. Но прошел день, другой, третий — и ничего не произошло. В течение последних суток Уинстон вообще провалялся в постели, сказав, что простудился… А когда он наконец-то вылез из своей берлоги, то повел Клементину сюда, где она должна сидеть среди роз и рассматривать жука… Он не двигался. Замер, застыл, застыл в нескольких сантиметрах от трещины. Нет, пора ехать! И сейчас!