Каждая линия на карте означала возможную кровь.

Моя задача была — провести их так, чтобы эта кровь не пролилась.

А ночью мне снова приснился сон.

Я стоял на развалинах Петербурга. Купола в золоте и копоти. Разбитые дороги, флаги без герба.

Из тумана вышел солдат с окровавленным лицом, прошептал:

– Вы знали. Но не смогли.

Я проснулся в холодном поту. На столе лежала та же карта Европы. Я взял перо… и начал рисовать новые линии. Линии, которых никто ещё не знал. Но которые изменят всё.

Утро началось с доклада графа Игнатьева, министра внутренних дел. Он вошёл в кабинет с напряжённым лицом, держа в руках папку с грифом «Совершенно секретно».

– Ваше Величество, появилась тревожная информация из Варшавы. Вновь активизировались польские националисты, по некоторым данным, при поддержке французских эмиссаров. А ещё – нечто странное: некий юноша из Львова распространяет среди студентов идеи о будущем «великой независимой Украины».

Я знал, что это ещё слабый шум, но через несколько лет он может превратиться в рёв артиллерии. Именно поэтому я вынул из ящика ту самую карту. Смотрел не на границы – на точки напряжения. Польша. Финляндия. Кавказ. Украина.

– Мы должны действовать про-активно, - сказал я. – Не репрессиями, а идеологией. Разработать проект культурной автономии: дать им чувство причастности к Империи, а не отчуждения.

Игнатьев удивился:

– Милостивый Государь, Вы предлагаете дать больше свободы тем, кто готовится к бунту?

– Я предлагаю дать им мечту, - жёстко сказал я. – Мечту, в которой они – не рабы Империи, а её соавторы. Если этого не сделать, однажды они сами напишут свою мечту. На наших руинах.

Тем же вечером я провёл закрытую встречу с профессором Карцевым, молодым географом и картографом, вызванным из Томска. Он принес новые карты по разведанным полезным ископаемым — от нефти в Баку до угля в Донбассе.

– Вы не понимаете, — я говорил ему, — эти ресурсы — не просто цифры в отчётах. Это оружие. Деньги. Будущее. Нам нужно не просто знать, где они — нужно владеть ими. Инфраструктурно. Технически. Политически.

– Тогда вам нужно строить железные дороги, — сказал Карцев. — Много. И быстро.

Я кивнул.

Реформа экономики будет следующей.

Но перед этим — предстоял ещё один шаг. Секретный. Смелый.

Контакт с германским военным советом. Через теневой канал.

Может, кто-то назовёт это предательством.

Но я называл это опережающим манёвром в партии, где все фигуры движутся к одной клетке — кровавому 1914 году.

Я собирался изменить правила.

И карты Европы.

Ночь опустилась на Петербург, но мой кабинет оставался ярко освещённым. На столе — разложенные карты, шифрограммы, отчёты о состоянии границ, донесения разведки и ведомостей о лояльности местных губернаторов. В голове пульсировала одна мысль:

нельзя готовиться к вчерашней войне.

Утром я вызвал к себе князя Трубецкого, главу дипломатической канцелярии.

– Николай Александрович, — начал он, — если позволите, я выражу обеспокоенность. Поступает всё больше сигналов: Германия активизирует промышленность, финансирует заводы военной химии, а в австро-венгерском дворе уже обсуждают «локальный конфликт на Балканах» как неизбежность.

Я показал ему один из листов карты. Он побледнел.

– Боже, вы что — предвидите, что начнётся?

– Не просто предвижу. Я знаю. Они развяжут войну — не в 1914-м, так в 1915-м. И начнётся она не с нападения на нас, а с выстрела в Сараеве. Помните это имя, Трубецкой: Гаврила Принцип.

Он замер, как статуя.

– Мы ещё можем остановить это. Нужны не только союзы и дипломатия. Нужна игра на опережение.

– Какая?

Я наклонился ближе.

– Мы создадим теневой дипломатический корпус. Неофициальные послы, аналитики, агенты влияния. Люди, которые будут говорить то, что нельзя сказать публично. Прокладывать каналы, где послы молчат. Мы будем знать настроение министров, военных, газет — и влиять на них.

– Вы хотите создать... вторую внешнюю политику?

– Я хочу, чтобы первая начала приносить результаты. Официальные ноты уже бессильны. Наступает эра подковерной борьбы. Мы или играем — или проигрываем.

Последним визитом в тот вечер стал вызов к себе министра путей сообщения.

– Сколько километров железных дорог вы можете построить за два года? — спросил я.

– С соответствующим финансированием... около шести тысяч.

– А с неограниченным?

Он замолчал.