– Вы хотите купить мир? – с усмешкой сказал немец.

– Мы хотим выиграть время, - холодно ответил Орлов.

Через два дня Фюрст передал ответ: Берлин готов к неформальному пакту о сдержанности на Востоке – если Россия откажется от вмешательства в Балканы. Это была первая щель в щите неизбежности.

Орлов отправил срочное зашифрованное сообщение:

«Контакт установлен. Доверие частично. Игра началась. Подписываюсь: Скиф».

Когда я прочёл эти строки, в моём кабинете уже шёл дождь, и часы пробили полночь.

Скиф вернулся в Европу. И на этот раз он не просто наблюдает.

Он правит сценарием.

Орлов покинул Женеву на вечернем поезде. Внешне – тот же инженер, чуть уставший после конференции. Внутри – тревога. Он чувствовал, что не был единственным, кто наблюдал за Фюрстом. И это тревожило. В купе он осмотрел багаж. Под двойным дном чемодана – копии черновых соглашений, схемы поставок и чертежи железнодорожного коридора. В груди жгло: слишком много для одной поездки. На перроне в Лозанне он заметил мужчину в сером пальто с красным шарфом – тот мелькал и в Женеве. Лицо не знакомое, но движения – слишком выверенные. Не просто турист. Не просто пассажир. Когда поезд тронулся, Орлов вынул из кармана небольшую записную книжку, перелистал – и вырвал страницу с контактами швейцарского консула. Аккуратно скомкал, положил в металлическую трубку… и бросил её в вентиляционную решётку туалета.

Если его задержат – ничего не найдут. А если убьют – швейцарцы найдут трубку через день-два. И начнётся международный шум.

Он сыграл ва-банк.

Тем временем в Париже, в здании военной разведки, капитан Луи Делакруа читал донесение, полученное от агента в Берне.

– Русский агент встречался с Фюрстом. Было что-то серьёзное. Немец явно нервничал.

– Имя?

– Нет. Только прозвище: «Скиф».

Делакруа потёр виски:

– Русские двигаются. Надо успеть первыми. У меня плохое предчувствие.

Через сутки Орлов прибыл в Санкт-Петербург. Снег валил густой стеной, как будто хотел скрыть его возвращение от глаз всех шпионов Европы. Его уже ждал экипаж с гербом МВД. Без слов, без объяснений. В тот же вечер он стоял передо мной, наедине. Ни радости, ни усталости – только напряжение, как струна.

– Всё прошло? – спросил я.

Он молча достал из внутреннего кармана одну единственную страницу: неформальные условия германской стороны. Я провёл пальцами по бумаге – и улыбнулся.

– Отлично. Теперь… начнём.

Орлов удивлённо посмотрел.

– Начнём что?

– Второй этап. Двойная партия. Теперь нам нужно, чтобы Германия поверила, что Франция готовит удар. А Франция – что Германия расколота. Пока они будут смотреть друг на друга, мы укрепим страну, как крепость.

Орлов слегка кивнул, но в глазах у него загорелось что-то ещё: азарт.

– Тогда я снова выхожу в игру?

– Нет. Ты теперь не пешка. Ты – офицер на доске, Орлов.

В ту же ночь я собрал военный совет – неофициальный, узкий круг. Только те, кому я мог доверить самое сокровенное: непубличную внешнюю политику России.

– Господа, - начал я, глядя в глаза генералу Алексееву, министру иностранных дел Извольскому и графу Игнатьеву, - мир держится на волоске. И мы либо станем дирижёрами этой симфонии, либо нас погребут под её обломками.

Я положил перед ними папку с документами, привезёнными Орловым.

– Это – то, что мы получили от Германии. Их предложение. Их страхи. Их слабость. Если мы двинемся с умом, они не только не нападут – они будут платить, чтобы мы молчали.

Извольский первым взял слово:

– Если мы дадим слово не вмешиваться на Балканах, Германия, возможно, согласится на разрядку. Но Австро-Венгрия – это другое. Они нам не поверят.

– Поэтому, - ответил я, - мы создадим две реальности. Одну для Вены и Парижа. Вторую – для Берлина. И только мы будем знать, где настоящая.

В это же время, глубоко под землёй в здании Генштаба, командующий железнодорожными войсками получал первый приказ нового типа.

– «Проект Скиф». Строительство линии ускорить. Приоритет – военный и продовольственный трафик. Максимальная секретность.

– Это подготовка к войне? – тихо спросил инженер.

– Это подготовка к жизни без неё, - ответил полковник Орлов.

Через несколько дней я получил сообщение от нашего консула в Константинополе. Турция колебалась, её союз с Германией был не закреплён. Османская империя ждала сигнала. И мы собирались его дать — своевременной торговлей и обещаниями.

Я стоял у окна, глядя на снежный Петербург, и понимал:

Я, человек из будущего, стал картографом альтернативного прошлого.