Депеша из Лондона стала не просто знаком признания — это был поворотный момент. Британцы, привыкшие смотреть на Россию с высоты имперской спеси, теперь искали долю в нашем рывке. Их предложения были заманчивы: инвестиции, технологии, совместные предприятия. Но я понимал — за любым золотом скрывается поводья. Россия не должна была стать чьей-то фабрикой на сырьевом поводке.

– Примем делегацию, — сказал я, глядя на карту поставок. — Но на наших условиях. Только партнёрство, никакого диктата.

В Москве, Петрограде, Риге — повсюду по стране запускались курсы технической грамотности. Мы не могли ждать появления инженеров через десятилетия — мы их создавали сейчас. Министр просвещения Курбатов предложил революционную идею: ввести в гимназии и реальные училища технологические факультативы. Раньше благородные дети изучали только латынь и фехтование — теперь они держали в руках штангенциркуль и знали формулу Ньютона. Я лично подписал указ о создании трёх новых технических университетов — в Новосибирске, Тифлисе и Казани. Там, где когда-то были только мечети, церкви и базары, теперь поднимались корпуса с электростанциями, лабораториями и буровыми полигонами.

Народ верил. Мы впервые дали ему не обещание светлого будущего, а инструменты для настоящего. Я видел это в глазах рабочих в Туле, когда открывал новый металлургический цех. В их взгляде не было привычного страха перед властью. Там был — огонь. Уверенность.

– Вы правда думаете, мы догоним Америку, Ваше Величество? — спросил один из молодых слесарей.

Я улыбнулся.

– Нет, сынок. Мы её обгоним.

Между тем, внутренняя политика начинала реагировать. Старые промышленники, те, кто привык держать заводы как барские имения, начали терять влияние. Их раздражали наши кооперации, наши рабочие советы, наш отказ от коррупционных тендеров. Я знал: будет сопротивление.

Но у нас уже были кадры. У нас была поддержка народа. И у нас была цель.

Весной 1919 года состоялся Первый экономический съезд в Мозгограде. Там я выступил с речью, которую позже назовут "Манифестом новой России":

"Империя — не мраморный саркофаг, а двигатель прогресса. Наш щит — армия. Наш меч — интеллект. Наши фабрики — не крепостные стены,

а кафедры новой эры."

И когда спустя неделю с востока прибыли первые поезда с оборудованием для сибирского алюминиевого коридора, я понял — план работает. Мы не просто строили заводы. Мы строили цивилизацию.

Телеграмма из Вашингтона пришла неожиданно. Пресловутая монроистская сдержанность уступила место беспокойству. Американцы начали понимать: Россия перестаёт быть сырьевой державой и превращается в индустриального конкурента. Стратеги из Министерства торговли США запросили переговоры по условиям доступа к нашим редкоземельным месторождениям в Забайкалье.

– А мы им? — спросил граф Капнист, наблюдая за графиками прироста производительности.

– Ничего. Пусть смотрят и учатся, — отрезал я. — Мы строим своё, без их подачек.

Тем временем на Урале запускался первый конвейер тракторов “Великан”, сконструированных совместно с лучшими инженерами из Варшавы и Киева. Рабочие, закалённые не только в станках, но и в идее, начали воспринимать завод как дело национального значения. И это уже не был голый патриотизм — это была новая гордость: гордость созидания. В Петрограде открылась Школа государственного машиностроения. Первый набор — 150 человек. Конкурс — 24 человека на место. Ребята из простых семей тянулись к знаниям, как сухая земля к весеннему дождю.

И всё это — на фоне недовольства Германии. Газеты Берлина с тревогой писали о том, что "Русский царь превращает страну в восточный Рур". Мысли о реванше витали в Рейхстаге, и я знал: они не оставят это просто так. Моя разведка донесла о попытках саботажа на предприятиях, финансируемых германскими банками. Диверсанты, "торговые агенты", неудачно замаскированные шпионы — всё это шло рядом с ростом экономики. Мы усилили охрану, завели дела в Охранном отделении, но главное — не сбавили темпа.

Март 1920 года стал символом рывка: было подписано распоряжение о строительстве Промышленного пояса Востока, от Иркутска до Владивостока. Магистраль, электрификация, горнодобывающие кластеры и первый в истории Империи Институт Сибирского климата для адаптации технологий к экстремальным условиям.

– А когда же мы начнём экспорт своих машин? — спросил князь Мещерский на одном из Советов.

– Когда в каждом селе будет свой трактор, а в каждом доме — лампочка, — ответил я. — Только тогда.