Шрифт:
Москва. Особый отдел Службы внутренней безопасности.
Аналитики, перебирая бумаги, перехваченные у Ясловского, ошарашенно смотрели на шифры. На карте, разложенной по всей длине стола, красными нитями были соединены точки: Краков, Прага, Будапешт, Бухарест, Афины, Стамбул. Все — узлы одной чудовищной сети.
– Это не просто подполье, — пробормотал один из полковников. — Это параллельное государство. Без флага. Без границ. С одной целью — поджечь Европу.
Ясловский, выведенный из камеры, стоял с потупленным взглядом. Пытки не понадобились: ему достаточно было показать фото сожжённой деревни под Курском, работы его «соратников».
– Сеть называется «Икар». Каждый узел — как крыло. Убейте ядро, и всё рухнет, — сказал он, — но Комиссар не тот, кто управляет, а тот, кто создаёт идею.
В Женеве, тем временем, в подземной типографии, за печатным станком стоял человек в очках, которого звали просто — С. Он говорил на шести языках, но чаще молчал. Именно он готовил следующий выпуск брошюры «Пламя нового мира».
Но на эту ночь у него были иные планы.
В его кармане лежала записка: «Операция сорвана. Ясловский мёртв. Уходим. Код Икара активировать. Цель — Петроград.»
В Петербурге тревога не утихала. Я впервые за месяцы приказал привести Преображенский полк в полную боевую готовность. В воздухе чувствовалось приближение чего-то иного — не войны, но катастрофы.
– Они не остановятся, — сказал мне граф Бенкендорф. — Даже если мы вырвем сердце сети, идея живёт.
Я кивнул. Но у меня был ответ.
– Тогда мы подменим идею. Мы создадим свою. И имя ей будет — Империя будущего.
На следующий день в свет вышел манифест о начале Великого государственного проекта по созданию Всероссийской академии идеологического воспитания и информации — мозгового щита Империи. Но об этом расскажет следующая глава.
Петроград. Поздний вечер. Глухие улицы Адмиралтейского района.
Спецотряд под командованием капитана Ковалева двигался бесшумно, как тень. Сводка из Москвы пришла срочно: один из центральных узлов «Икара» находился здесь, в старом доходном доме, давно числившемся заброшенным. Прикрытием служил подпольный клуб рабочих.
– Время — 23:04. Начинаем операцию, — прошептал капитан в рацию.
Взрыв малошумной гранаты выбил дверь. Внутри их ждали. Завязалась перестрелка. Один из агентов, уже тяжело раненый, успел крикнуть:
– Документы на третьем! У них шифры и список связных!
На третьем этаже был найден сейф. В нём — листы с печатями неизвестной структуры, схемы метрополитена, список фамилий, рядом — клички, адреса, псевдонимы. Среди них: «Гермес», «Ворон», «Саул», «Лада», «Мирон». Подпись — С.
На Лубянке собрался военный комитет.
– «С» — это не просто координатор. Он архитектор всего подполья, — проговорил генерал Аракчеев.
– Мы впервые близки к тому, чтобы схватить его.
– Или он уже на шаг впереди, — заметил министр разведки Пуришкевич. — Но с каждым днём мы сужаем кольцо.
Я слушал молча. В груди уже давно зрел иной план.
– А если мы сами станем Икаром? — произнёс я. — Внедрим своего человека, сыграем в их игру.
Все замерли.
– Это безумие, — сказал кто-то.
– Это война. И если у врага есть троянский конь — у Империи будет свой.
В тот же вечер, в тайной комнате при Императорском штабе, я встретился с человеком, которого долго держали в тени.
– Вас зовут Дмитрий Ястржембский. С этого дня ваше имя — Скиф. Добро пожаловать в пекло.
Глава 34 - Суд над Лениным
Императорский военный трибунал. Москва. Январь 1920 года.
Зал молчал. Ни единого шороха. Только цокот часов и мерное дыхание сотен свидетелей истории. На скамье подсудимых — человек, чье имя разжигало революции, падения и кровь. Владимир Ульянов, известный миру как Ленин.
– Обвиняемый, — громко проговорил председатель трибунала, — вы признаны ответственным за подстрекательство к мятежу, убийства, шпионаж в пользу враждебных держав, создание террористической сети на территории Российской Империи и попытку свержения законной власти. Что вы можете сказать в свою защиту?
Ленин поднял голову. Его глаза, усталые, но всё ещё полные фанатичного пламени, глядели прямо в Императора, сидевшего в ложе над судом.
– История рассудит. Не вы, — холодно произнёс он. — Я говорил за рабочих и крестьян. Вы — за капитал и корону. Мы с разных берегов.
Я поднялся.
– Нет, — ответил я твёрдо. — Ты говорил за кровь. За хаос. За чужую волю, за немецкие рубли и разрушение. Ты продавал идеи ради власти, и теперь твоя история заканчивается не в Зимнем, а здесь.