Приближался самый ожидаемый день года, но я была перегоревшей лампочкой. К тому же я стала болезненно реагировать на окружающий мир, как если бы обгорела на солнце и вздрагивала от малейшего дуновения ветра.

Взглянув на меня, Джеймс сообщил, что у меня нездоровый вид. После работы он посоветовал мне поехать домой на такси, так как, если бы он повез меня на скутере по морозным ночным улицам, ситуация, скорее всего, ухудшилась бы.

Я последовала его совету только потому, что по ночам в декабре особенно морозно, и сегодня мне было бы трудно бороться с холодом, да и бежать на последний поезд метро нет сил. Вдобавок ко всему телефон почти разрядился, и идея отправиться домой по темным переулкам в такое позднее время совсем не прельщала, несмотря на мое бесстрашие.

Я не боялась пустынных ночных улиц, потому что имела высокомерную склонность верить, что со мной ничего не случится, и опасную уверенность в том, что я смогу выжить в любой ситуации. Однако на этот раз я прислушалась к голосу разума или, скорее, к Джеймсу.

Я позволила ему вызвать мне такси. Сидя в машине, я следила за маршрутом по навигатору в телефоне, чтобы убедиться, что водитель не пытается меня обмануть, удлинив маршрут. Его, наверное, возмутило такое недоверие со стороны клиента, потому что, когда пришло время платить, он молча взял деньги и даже не попрощался.

Я вошла в квартиру с болью в горле и заложенным носом. Лоб был горячий, чувства – притупленные. Озноб пробирал до костей, хотя я и нашла в себе силы переодеться в теплые штаны и свитер.

Забравшись под одеяло, я положила голову на подушку, глубоко вздохнула и увидела, как белое колесико моего мобильника на секунду озарило темноту, оповещая о том, что батарея окончательно разрядилась.

А потом отключилась и я.

На следующий день проснулась с температурой.

Я поняла это, еще даже не открыв глаза: слабость, ломота, жжение под веками и дрожь не оставляли места для сомнений.

Я ненавидела это состояние. Мне всегда было трудно его терпеть, с детства. Несмотря на то что термометр показывал не очень большую цифру и любой другой мог бы с ней легко справиться, я чувствовала себя ужасно: кости ныли, кожа горела лихорадочным жаром, и с каждой минутой моя энергия истощалась из-за бесполезных действий, предпринятых нагревающимся организмом для борьбы с инфекцией. Ломота и нудная боль в голове не давали возможности хорошо выспаться и отдохнуть.

Если в повседневной жизни я проявляла отвагу и решимость, способные сдвинуть горы, то, заболев, не могла даже встать с постели.

С тяжелой головой, слабая и оцепеневшая, я свернулась в позе эмбриона и сумела сформулировать только одну безрадостную мысль: в доме нет жаропонижающего. Я могла бы одеться, выйти на пробирающий до костей холод и, пройдя два квартала, доплестись до аптеки, но у меня не было сил даже высунуть руку из-под одеяла.

К счастью, сегодня был понедельник – выходной. По крайней мере, у меня есть день, чтобы попытаться встать на ноги и не просить у Зоры отгул.

Сонливость придавила меня к кровати, как каменная плита, поэтому я не стала обедать и продолжала лежать в постели, пока не раздался звонок в дверь.

С растрепанной косичкой, в старом спортивном костюме я поплелась в прихожую открывать.

На пороге стояла Кармен. Она собиралась забрать Олли из яслей, где иногда оставляла ее до полудня, а потом погулять с ней в парке. Кармен приготовила свои фирменные тортильи и принесла мне несколько лепешек, завернутых в фольгу. Протягивая угощение, она обратила внимание на мой измученный вид: темные круги под глазами, нездоровая бледность. Я сказала, что температурю и жду, пока полегчает, чтобы сходить в аптеку за каким-нибудь лекарством.

Вскоре Кармен вернулась с таблеткой ибупрофена. Когда она с понимающей улыбкой вручила ее мне и посоветовала обращаться к ней по любому поводу, мои холодные пальцы дрогнули от чувства благодарности. Такое со мной случилось впервые за много лет.

Я поблагодарила Кармен и, как только дверь закрылась, выпила таблетку.

Решив не ложиться снова в постель, я затащила себя под горячий душ, чтобы взбодриться. Затем, укутавшись во флисовое одеяло, устроилась на одном из кухонных табуретов. Я сидела там до тех пор, пока тишина, недомогание и вялость не начали проникать в мои мысли и не пихнули меня сначала на диван, затем на ковер и, наконец, к входной двери.

«Ты чувствуешь себя одинокой» – эта фраза обнажила хрупкость, которую я слишком долго носила в себе. Слова расползлись по моему сердцу паутиной трещин, задели меня за живое, показали то, что я скрывала под несокрушимой броней своей души.

Одиночество сопровождало меня, наверное, всегда. Когда я отдалялась от других детей, когда замыкалась в коконе, чтобы не слышать их голосов, злых комментариев, не видеть их косых взглядов; когда я рассыпалась на части перед сном и собиралась с силами утром, слезами и зубами защищая то, что у меня было, борясь, чтобы у меня не отняли маму. Когда я думала, что могу быть как все, жить жизнью, похожей на красивый фильм, наполненной любовью, которая не требует от меня ничего сверх меры; когда я поняла, что дружба – это обман, основанный на доверии, которого на самом деле нет.