Постепенно на лекарства ушли все сбережения. Платить за иллюзию стало нечем, но мама не хотела от нее отказываться, поэтому начала использовать деньги, которые мой отец присылал нам в качестве алиментов.

Какую-то часть мама оставляла на жизнь, а остальное превращалось в райские капли и маленькие стеклянные бутылочки с волшебными таблетками.

Однажды, когда она в очередной раз направлялась в аптеку, я села к ней в машину.

Я не хотела, чтобы она находилась за рулем, пока пребывала в своем бархатном мире. Возможно, мне не хватало сил каким-то образом самоутвердиться в ее глазах, но во мне уже зарождалась потребность что-то сделать, чтобы остановить падение в пропасть. По идее, мама должна была меня защищать, а не наоборот, но я плевала на условности. Я хотела ей помочь.

И тут произошло то, чего я не ожидала. На перекрестке внезапно появился грузовик, а реакция у мамы была недостаточно быстрой, чтобы вовремя его заметить. Она вильнула в последний момент, и нос нашей машины с оглушительным грохотом пробил ограждение.

От резкого толчка вперед меня будто перерезало ножом, душа словно выскочила из меня. В лицо выстрелила подушка безопасности.

На мгновение я ощутила, как мои чувства загудели, а в ушах застучало от непонятной, сводящей с ума пустоты. Адреналин мешал понять что-либо, пока все не свелось к яростной пульсации на левом боку. Боль вырывалась из меня пламенем.

Мама отделалась несколькими ужасными гематомами, а меня в тот день отвезли в больницу на экстренную спленэктомию. От давления натянутого ремня безопасности у меня разорвалась селезенка. Оказывается, это очень хрупкий орган, наиболее уязвимый при травмах органов брюшной полости: мой не выдержал схватки со спасительным ремнем.

В тот же вечер мне сделали операцию. Мне было четырнадцать. И с тех пор у меня на левом боку, под грудной клеткой, остался немного изогнувшийся с годами беловатый шрам в форме рыболовного крючка.

Иногда, глядя на него, я думала, не напоминает ли он перевернутый вопросительный знак? Знак сомнения или сожаления о том, кем я не стала, потому что не жила нормальной жизнью.

Это не начинается каким-то определенным образом. Нет никакой ухабистой дороги, по которой мы внезапно решаем ехать, нет предупредительного знака «Осторожно, через сто метров начнется привыкание».

Все начинается или в шутку, или из азарта, или от скуки, или от нужды, и мы никогда не признаемся себе в том, что` с нами творится, если жизнь не отвешивает нам смачную оплеуху, чтобы мы наконец пришли в сознание.

После аварии мама остановилась. Я знала, что немало людей, проявив силу воли, смогли пройти через детоксикацию в одиночку, в тишине своих комнат. Физическая зависимость от бензодиазепинов преодолевалась в разумные сроки, но психологическая длилась дольше.

Я помню ее состояние в тот период. Она откидывалась на спинку дивана, ее дрожащие руки зарывались в волосы. Запах пота. Нетронутая еда в тарелке перед закрытой дверью ее спальни. Помню, как по ночам находила ее, мокрую и дрожащую, в углу гостиной, с широко открытыми глазами и темными, как синяки, кругами под нижними веками.

Постепенно мама выбиралась из черно-белого мира. Жизнь отдавала мне ее назад, как утопленника из моря, и, пока заживала рана под моими ребрами, она возвращалась ко мне, как поблекшее от времени воспоминание.

Тень улыбки, шутка шепотом, более яркий свет в голубых глазах. Она брала мои руки и гладила ладони, словно я была еще маленькой.

То Рождество было, наверное, самым прекрасным в нашей жизни. Мы наряжали елку медленно, не спеша, словно собирали и склеивали осколки, смахивали пыль с забытой жизни. И мама смеялась так, как умела только она, по-своему. Звездой на макушке мы увенчали начало чего-то нового.

Через несколько месяцев она вернулась в казино. Именно тогда Том разрешил мне присоединиться к нему за стойкой. Каждый вечер я заезжала за мамой, а перед закрытием, пока она переодевалась, а Том давал отдых уставшим ногам, он заставлял меня идти и готовить напитки для всего персонала. Я, конечно, не умела так же ловко вращать и подбрасывать бутылки, как он, но зато я научилась у Тома ремеслу и узнала от него кое-какие секреты мастерства, которые доверяют только тем, кто относится к делу серьезно.

Я хорошо со всем справлялась. Не отлично, не идеально и не суперпрофессионально, но в его глазах я видела удовлетворение.

Так мы прожили год. Год, в течение которого мама избавилась от физической зависимости и больше не чувствовала внутренней дрожи. Но психологическая зависимость, проникшая глубоко в пещеры и туннели ее сознания, еще сохранялась, давала о себе знать чахлыми ростками мыслей, питавшимися от полусухих корней. Мыслей о том, что это был все-таки несчастный случай. Такое могло произойти с каждым.