Я слышала его дыхание, сердцебиение, слышала, как щелкают хрящи охранника под давлением его пальцев; глухие хрипы, придушенные стоны застревали в моей голове. Я чувствовала яростную силу нападавшего, его неистовство, дикую ожесточенность его ударов, слепое безумие – от них у меня в жилах стыла кровь.

Когда все закончилось, Арчера с его человеком выволокли на улицу. Из-за стойки я не видела Зору, не могла посмотреть, с каким выражением она все это время хранила молчание. Я подождала, когда коридор опустеет и только тогда выбралась из укрытия.

На ватных ногах я доплелась до тяжелой темной двери, толкнула ее и оказалась в зале. Пошевелила пальцами, стараясь унять дрожь в руках, и поморгала, чтобы смахнуть с глаз испуг: не хотелось, чтобы кто-то догадался, где я была и что видела. Унять нервную одышку, однако, не получалось.

– Мирея?

Я вздрогнула и обернулась.

– Все в порядке? – спросила Камилла.

Не без усилия я кивнула, потом улизнула в сторонку и сделала дыхательное упражнение. Сердце забилось чуточку ровнее, и я смогла нормально дышать. Когда пульсация в груди поутихла, я подошла к бару, где обнаружила Джеймса, который, прищурив один глаз, проверял срок годности на этикетке бутылки.

– Чем занимаешься? Чего глаз закрыл? – спросила я сиплым голосом, решив сосредоточить внимание на коллеге, чтобы прийти в себя. Отличный способ выйти из оцепенения, ничего не скажешь.

Не поворачивая головы, Джеймс скорчил гримасу.

– У меня дальнозоркость, – буркнул он.

– То есть ты плохо видишь вблизи?

– Только одним глазом. Второй у меня близорукий.

Впечатленная ответом, я вздернула брови.

Джеймс пожал плечами.

– А что такого? Они компенсируют друг друга. Вот так странно и здорово я устроен.

– Действительно, – согласилась я.

Оставив в стороне размышления о чудачке-природе, которая создала Джеймса таким, я заставила себя заняться делом.

Темой сегодняшнего вечера был криминал. Танцовщицы готовились показать провокационное, дерзкое представление в духе бурлеска. С этой целью их снабдили кожаными корсетами и пистолетами, заряженными конфетти.

Может, именно из-за этого шоу Арчер так стремился сюда попасть?..

Мысль о господине с тростью вызвала у меня очередной приступ дрожи. Пытаясь с ним справиться, я помыла руки и принялась методично наводить порядок в бэке – переставлять бутылки, поворачивать их нужным боком, чтобы этикетки были хорошо видны и красиво блестели под лампами.

Я добралась до последней полки, когда краем глаза заметила чье-то присутствие у барной стойки.

– Сделай мне «B-52»!

Пальцы сразу перестали слушаться, и я чуть не выронила бутылку. Этот голос впился мне в позвонки и вызвал дрожь в спине.

Я обернулась и увидела на барном стуле Андраса. Взгляд у него был прямой и пронзительный. Он сидел, облокотившись на сверкающую чистотой стойку, из кожаных перчаток-митенок выглядывали длинные пальцы с покрасневшими фалангами.

У меня на лбу выступил холодный пот, сердце тяжело забухало, раздувшись до размеров мяча для регби и с каждым ударом рискуя застрять между ребер.

Я нервно сглотнула и заставила себя не смотреть на эти руки. Однако, взглянув на его лицо, вздрогнула: губы красные и опухшие, растянутые в усмешке, кровоподтек в углу рта подчеркивал порочное очарование его лица, которое в данную секунду было обращено ко мне – его глаза из-под четкой линии бровей смотрели в мою сторону.

Я быстро отвернулась, наивно полагая, что если не вижу Андраса, то его и как будто нет.

При других обстоятельствах я наградила бы его испепеляющим взглядом и из чувства протеста напомнила бы, что нам запрещено обслуживать сотрудников заведения, за исключением танцовщиц. Но сегодня были особые обстоятельства.

Молча я схватила бокал. И, пока готовила заказанный напиток, чувствовала на себе его взгляд.

«B-52» был особым коктейлем – слоистым. У ингредиентов разная плотность, поэтому они не смешивались. Том рассказывал, что напиток назвали в честь бомбардировщика времен вьетнамской войны, с которого сбрасывали зажигательные бомбы. Вот почему коктейль при подаче поджигали.

Я взяла кофейный ликер – и он чуть не выскользнул из вспотевших рук. Бутылка ударилась дном об столешницу, и этот звук эхом разнесся по лабиринту моих нервов. Я мельком взглянула через плечо на «клиента».

Он смотрел куда-то в сторону, мягкий свет ламп очерчивал его привлекательный профиль. Во рту – соломинка, взятая со стойки. О чем-то задумавшись, он передвигал ее из одного угла рта в другой, то слегка зажимая зубами, то отпуская и снова обхватывая мясистыми губами.

Этот, черт его дери, поганец знал, что он красив, знал, насколько испорченный, сложный и безумный он человек. Андрас – это резкая смена кадра в черно-белом кино; это разнузданный смех в доме ужасов; это молния, разрезающая ночное небо над разрушенным городом во время грозы конца света.