– Да ладно, Мирея, Зоры сегодня нет! Мы закрываемся меньше чем через час, расслабься!

– Ты мне обещал! – упрекнула я его, повысив голос.

От беспомощности у меня перехватило горло, внутри защипало от едкой горечи, которая ползла вверх по ребрам, яростно царапаясь, моя душа сплющивалась от боли. Я отступила от Джеймса, как будто он только что воткнул мне нож в спину.

– Ты лжец, – прошипела я.

Мне не удавалось удержать дрожь от гнева.

Джеймс почувствовал, что что-то не так, и протянул ко мне руку, чтобы успокоить. Я уклонилась, посмотрела ему в глаза, и меня охватило отвращение. Внезапно я возненавидела его, да так, как никогда не ненавидела ничего и никого, как ненавидишь только того, кто вошел в твое сердце, пусть и не глубже чем на шаг. Тебя не может разочаровать тот, к кому ты равнодушен.

– Ну чего ты так остро реагируешь?

Джеймс пытался прикоснуться ко мне, но я не позволила. Сердце колотилось, эмоции застилали разум.

– Мирея! Да брось, я же тебе уже говорил, у меня нет проблем с алкоголем!

– Вы всегда это говорите! – Из меня вырвалась лавина гнева. Мне было наплевать на окружающих. Охваченная яростью, я потеряла способность рассуждать и сильно толкнула Джеймса – один, два, три раза. – Вы всегда говорите, что остановитесь, что это в последний раз, и никогда не делаете так! Вы лжецы!

Джеймс отшатнулся, чуть не споткнувшись об мои туфли. Моя ярость пылала между нами огненным столбом. Я продолжала грубо толкать его, мои слова были кулаками, вспышками правды, которую я никому не хотела открывать. Я била словами по его лицу, по его груди с отчаянием, которое разрывало мою душу. Джеймс посмотрел на меня и все понял.

К моему сожалению, он действительно все понял.

Я могла защищаться от мира сколько угодно.

Могла притворяться сильной, продолжать двигаться вперед и не распадаться на части, день за днем живя с болью, которую постоянно пыталась подавить, но я обманывала себя, ведь боль была частью меня.

Я всегда носила ее в себе.

«Меня уволят» – эта мысль стала навязчивой.

Все последующие дни я ходила на работу, ожидая момента, когда меня позовут, сообщат о недопустимости подобного поведения и попросят сдать униформу.

Ничего другого ждать не приходилось – за один вечер я умудрилась облить гостя коктейлем и накричать на коллегу.

Когда ошарашенный Джеймс ушел и я осталась за барной стойкой одна, эмоции уступили место разуму и осознание произошедшего подействовало на меня как холодный душ. Одна надежда, что в полумраке и в общем шуме никто не заметил истерику, которую я закатила на рабочем месте.

Однако в тот вечер на меня с любопытством смотрели некоторые из гостей, да и официантки время от времени бросали внимательные взгляды, проходя мимо с подносами. Хорошо, что фоновая музыка хотя бы частично заглушила мои вопли. Но на самом деле это мало утешало. Я в очередной раз не сумела сдержаться. Что за дурацкий характер!

Наверняка Зора уже обо всем знала. У происшествий, особенно таких скандальных, в волшебном мирке нашего клуба долгое эхо, и оно, конечно, почти сразу долетело до изящных ушей начальницы.

– Мирея, – прозвучал голос.

Как будто материализовавшись из моих мыслей, у барной стойки появилась сама начальница – полное олицетворение решимости. Я остолбенела и выронила из рук бордовую шелковую ленту, чувствуя, что сейчас сбудутся мои тревожные предчувствия. Зора одарила меня строгим взглядом.

– Иди за мной!

Не сказав больше ни слова, она прошла мимо стойки, которую я последние полчаса приводила в порядок.

О нет!

Я огляделась и распрямила плечи. Что ж, ничего уже не поделаешь, роковой момент настал. Однако отчаяние нашептывало, что я могу еще побороться, попробую убедить Зору, пообещаю, что такое никогда больше не повторится. Правда, я уже однажды пообещала и к настоящему моменту получила столько нареканий, что снова упрашивать Зору смилостивиться надо мной явно бесполезно.

Мне следовало вести себя достойно, то есть признать ответственность за свои действия и спокойно принять то, что наверняка произойдет.

Стараясь не показывать беспокойства, я вытерла потные руки о брюки и, собрав в кулак остатки воли, пошла за Зорой.

Меня не волновал взгляд, который я чувствовала у себя на спине, – взгляд Джеймса, остановившегося у двери с коробкой в руках. Сегодня он был весь какой-то растрепанный, волосы стояли торчком.

Я не разговаривала с ним несколько дней. После того, что он устроил, во мне остался след, отражение которого я теперь боялась увидеть в глазах коллеги. Я никогда не хотела, чтобы Джеймс знал, что творится у меня внутри, и в глубине души надеялась, что он ничего не понял.