— Экономика проста, — начал я, распахивая портфель. Внутри лежали чертежи железной дороги, расчёты доходов и прогнозы грузопотоков. — Помимо основной ветки, мы проложим ответвление в столицу колонии для пассажирских перевозок. Бесплатных.

Суханов приподнял бровь.

Интересно, понимает ли он, что это не просто жест доброй воли? Это инвестиция в его самолюбие.

— Все сборы за телепортацию грузов останутся в вашей казне, — продолжил я, подчёркивая каждое слово. — Один вагон заменит как минимум двадцать телег. Значит, вы получите тот же доход при меньшей нагрузке на портал. А значит… экономия магической энергии составит минимум половину.

Губернатор задумчиво постучал пальцами по ручке кресла.

Его взгляд скользнул по моему лицу, затем по бумагам.

— А в политическом плане? — спросил он наконец после затянувшейся паузы.

Я позволил себе лёгкую улыбку.

— Вы станете первым губернатором, внедрившим железные дороги в колониях. Представьте доклад Императору: «Моя „Яковлевка“ увеличила грузопоток в три раза без расширения телепорта».

Глаза Льва Ивановича заблестели.

Он уже видел себя на страницах имперской хроники. Суханов — не просто чиновник, а реформатор.

Губернатор неожиданно рассмеялся.

— Чёрт возьми, Пестов… Ладно. Согласен. Но что ты хочешь взамен?

Мужчина прищурился, словно готовясь услышать условие, которое разорит его.

— Мелочь, — широко улыбнулся я. — Всего лишь позволить мне сделать вас известным, проложив эту железнодорожную ветку. Ну и…

Я сжал большой и указательный пальцы в характерном жесте.

— Самую малость. Чтобы мои грузы и люди, проходящие через ваш портал, не облагались налогами.

Суханов откинулся на спинку кресла, а затем резко махнул рукой:

— Договорились!

— Если позволите, завтра пришлю своих юристов для согласования договора.

Он кивнул.

На прощание пожали друг другу руки. Кисть губернатора была уже тёплой и сильной, а не как у больного человека.

— Павловск, — вдруг сказал я, закрывая портфель. — Там лучшие лечебные источники. Месяц отдыха, и ваша хворь отступит полностью. А эликсиры, поддерживающие вас до лечения, я завтра пришлю.

— Кстати, — сказал он, когда я подходил к двери. — А этот ваш Бадаев… Не родственник ли тем Бадаевым, что служат у графа Воробьева?

Ловушка. Проверяет, нет ли у меня связей с конкурентами.

— Однофамильцы, — я сделал вид, что не заметил подвоха. — Его род происходит от тульских кузнецов. Никаких общих предков с вашими друзьями.

Суханов хмыкнул, но больше вопросов не задавал.

— Хорошо. Тогда до встречи с юристами.

Сергей Бадаев, терпеливо ожидавший снаружи, едва успел сесть в машину, как выпалил:

— Кирилл Павлович, удалось?

— Естественно, — сказал я, — но придётся построить ответвление в столицу.

— Мы будем строить пассажирскую ветку?

— Да, — усмехнулся я, заводя двигатель. — Всего-то пять километров дополнительных путей. Зато Суханов будет считать себя гением транспортной реформы. А гении не любят отступать от решений, которые они принимают «по собственной инициативе».

Я поймал восхищённый взгляд Сергея.

— Политика, мой друг, иногда важнее всего. Запомни это, — сказал я, напоследок бросив взгляд на здание администрации колонии.

— Чёрт возьми, Сергей, давай ещё раз! — я вытер пот со лба рукавом бедуинского балахона, оставив на ткани тёмный влажный след. Перед нами лежал кривоватый участок рельсов, «шедевр» трёх дней изнурительной работы.

Сергей, сгорбившись, тыкал пальцем в неровный стык.

— Кирилл Павлович, посмотрите-ка. Здесь перепад в добрых три миллиметра. Паровоз, может, и проедет, но через месяц начнётся вибрация…

Я пнул шпалу. Из-под неё посыпались мелкие камешки, как будто конструкция вот-вот рухнет сама по себе.

— Ты хочешь сказать, что мы три дня торчали в этом аду ради брака?

— Ну не совсем брак, — Сергей провёл рукой по сгоревшей на солнце шее. — Просто… не идеал.

Идеал в этом секторе — словно капля воды в пустыне.

Поначалу мне казалось, что в строительстве дороги нет ничего сложного.

Разметил, уложил, скрепил и готово.

Но огненный сектор быстро всё расставил по своим местам.

Днём — жара, ночью — прохлада. Постоянная деформация металла.

Горячий ветер, обжигавший лицо.

А эта проклятая одежда, нечто среднее между балахоном и саваном, вечно цеплялась за каждый выступ.

Мы работали не просто в экстремальных условиях. Мы боролись с самим климатом.

Я зачерпнул горсть раскалённого песка и пропустил его сквозь пальцы.