В библейском монотеизме, первооткрывателем которого Пятикнижие называет Авра(ѓа)ма, предка евреев, Бог будет полностью вынесен за пределы мироздания, представлять собой нечто иное. Никакой образ не может Его вместить или объяснить. Не только земные горы, но и видимый небесный свод больше не могут Его вмещать и служить Ему обителью. Местом пребывания Бога по-прежнему может называться небо, однако речь идет уже не о видимом небосводе, который представляется тоже тварным и в итоге тленным. Знание Бога представляет собой непостижимую для людей тайну. И все же непознаваемый Бог открывает себя людям: Он является в пророчестве, чтобы внести в историческое существование человека требование этического блага. Далее мы рассмотрим три аспекта этого раскрытия — пророчество, нравственность и историю.

Становление этих представлений — исторический феномен железного века. В I тыс. до х. э. целый ряд новых культур, отсутствовавших в бронзовом веке, произвели революционные интеллектуальные и религиозные открытия, в результате которых старые мифологемы в их художественной конкретности исчезли или были вытеснены, а на смену им пришло учение нового типа. Одну из таких революций железного века отражают и библейские тексты.

Господь обещает Авра(ѓа)му землю: христианское изображение. Иллюстрация из книги А. Халта «Ветхий Завет для начальных классов воскресных школ», 1919 г.

Hult, Adolf. Bible primer, Old Testament, for use in the primary department of Sunday schools. Rock Island, Ill., Augustana book concern, 1919 / Wikimedia Commons

С точки зрения интеллектуальной истории рождение древнееврейского монотеизма представляет собой тяжело объяснимый скачок. И главный вопрос здесь не в количестве богов. Изменяется сам характер восприятия Божества и мира в целом. Если архаическая мифология ориентирована на сакральное мифическое прошлое, воспроизводимое в ритуале, то в библейском монотеизме на первый план выходит каждодневное, профанное, историческое существование индивида среди ему подобных. Именно в повседневности Бог непрестанно обращается к человеку и требует от него следования благу в поступках. На место циклического времени становится время если не линейное, то направленное — к грядущей победе Бога над грехом, Дню Господнему, который всегда наступает, но всегда еще впереди. Меняет это и образ личности: теперь каждый индивид рассматривается как осознанное поле свободного выбора; каждый поступок необратимо накладывается на временную прямую и приближает его к недостижимой воле Бога либо же отдаляет от Него. Как пишет Мирча Элиаде, человек и человечество в таком представлении являются прежде всего «результатом своих поступков» [84] . Бог, в свою очередь, качественно отличен от мироздания, возвышается над ним как Творец, с одной стороны, и Судья — с другой; все у Него в долгу, все у Него в руках, все материальное в тленности человека, в его связи с сексом и смертью, не вмещает, не отражает Бога, а противолежит ему. Поэтому старые мифы о смерти или супружестве божества, теология храмовых статуй, образ быка — все это не просто упраздняется, а провозглашается главным грехом.

Эта трансформация описывается в науке как библейская революция или пророческая революция, поскольку главным ее актором считается древнеизраильское пророческое движение. По своим итогам эта перемена сопоставима разве что с рождением греческой философии или учением Будды Гаутамы. Тем труднее помыслить, что в действительности прошли целые века, пока новое учение выкристаллизовалось и стало доминирующим в древнееврейской среде. Мы можем выявлять отдельные предпосылки и факторы, которые привели к рождению нового интеллектуального феномена, но сам этот момент, как и всякая подлинная интеллектуальная революция, остается почти неуловим.

Библейские тексты — прежде всего Пятикнижие — зафиксируют в результате совершенно новый образ вселенной, в котором весь мировой исторический процесс будет понят как история раскрытия Бога и, в каком-то смысле, раскрытия человека как агента Его всемирной воли. Этот образ вселенной будет спроецирован в глубокое легендарное прошлое: в библейской картине мира нет места для постепенного перехода от одних верований к другим, какое имело место в реальности. Бог просто обратился однажды к человеку по имени Авра(ѓа)м, и с тех пор знание о нем передавалось из поколения в поколение, пока не реализовалось на уровне целого народа у горы Синай. Сюжет продолжающегося раскрытия Бога — тоже своего рода миф или система мифов: он также состоит из священных нарративов, задающих смысл коллективному существованию. Однако это уже мифология другого порядка, разворачивающаяся в истории и устремленная к ее завершению, «концу времен».

Таким образом, в библейских текстах место мифа стала занимать особым образом осмысленная история. Однако этот процесс осмысления истории заимствовал свои инструменты из архаического мифа, приспосабливая их к новому мышлению. Таким образом, появились новые культурные феномены, которые можно назвать мифо-историческими конструктами.

Существует несколько основных теорий, описывающих историю происхождения библейского монотеизма. С одной стороны, еще на заре современного научного религиоведения Йехезкель Кауфман выдвинул концепцию, согласно которой библейский монотеизм сразу, в древнейшие эпохи — Кауфман связывал их с фигурой легендарного пророка Моше (Моисея), — принял свою окончательную форму, выраженную в итоге текстом Пятикнижия. Напротив, сообщения библейских историографов об отклонении от монотеизма в предмонархический и монархический период Кауфман рассматривает как вторичные добавления, призванные объяснить исторические трудности, испытанные еврейским народом. Сегодня такая концепция выглядит устаревшей, в том числе она не учитывает данных археологии. Тем не менее она сохраняет определенное влияние, потому что успешно решает проблему библейской революции, относя ее к незапамятному легендарному прошлому.

Альтернативный взгляд предполагает, что на пути своего становления библейский монотеизм проходил различные стадии, лишь постепенно выкристаллизовываясь. Такой подход отвечает требованиям современной науки, однако, напротив, никак не может поймать единственный момент, в который совершился бы переход от архаических верований к монотеистическому богословию. Здесь важным становится вопрос о том, что же именно считать уже совершившейся революцией, а что — лишь ее предвестниками.

Так, уже на этапе сложения древнеизраильской общности в религиозной сфере имели место свои особенности. Тогда новый народ в буквальном смысле слова возник из разрозненных осколков общества бронзового века на эгалитарных началах — в виде поселенческого движения в нагорьях бассейна Иордана. Кочевники и беглые крестьяне, составлявшие, как считают некоторые ученые, первоначальный костяк этого новообразования, отрицательно относились к культам брошенных ими городов бронзового мира. По-видимому, они поклонялись одному-единственному богу YHWH. Более того, похоже, что их отрицательное отношение распространялось также на культовые изображения: археология протоизраильских поселений показала почти полное отсутствие статуй или статуэток; поклонение божеству строилось вокруг аниконичной вертикальной каменной стелы — маццевы (такая описана, в частности, в Бытии (28:18)) [85] . По мнению ведущего современного израильского исследователя библейской религии Исраэля Кноля, именно в этих условиях скудного быта первых поселенцев нагорий уже можно видеть зарождение библейского монотеизма, который позднее, в период монархии, был «испорчен» влиянием старых городских ханаанейских традиций, с одной стороны, и международных контактов — с другой [86] .