Осман-хан неровно, прерывисто дышал. Окинув англичанина взглядом, исполненным презрения, он вышел из пещеры.

Видимо, уклоняясь от ударов, капитан поранил лицо о камень, кровь стекала из носа на потрескавшиеся губы. Он плакал, обильные слезы петляли по заросшим щекам.

И мне было его жаль. У меня защемило сердце. Но я не стал метать бисер перед свиньей, понимая, что слова участия его не смягчат. Он был не из тех, на кого можно воздействовать добром. Враг есть враг.

9

Встретиться с Сарваром-ханом оказалось труднее, чем я полагал. Видимо, он умышленно откладывал эту встречу, чувствуя, что им интересуются.

Принял меня его сын — Абдусатдар-хан. Я назвал себя, конечно, не подлинным именем, сказал, что привез Сарвару-хану привет от его старого друга, генерала Ахмадуллы-хана… В общем, действовал по плану, разработанному еще в Кабуле.

Генерал Ахмадулла-хан в свое время командовал военными гарнизонами в южных районах Афганистана. Он негласно сотрудничал с Сарваром-ханом и, случалось, брал его под защиту. Несколько лет назад генерала разбил паралич, и он уже не вставал с постели. Я был знаком с его сыном, управлявшим имениями отца в Джалалабаде.

Абдусатдар внимательно меня выслушал и, извинившись, удалился. Вернулся он уже с отцом: видимо, имя Ахмадуллы-хана произвело на старика впечатление.

Он вошел в комнату, переваливаясь с ноги на ногу, тяжело дыша, развалился напротив меня на подстилке и долго дышал открытым ртом, словно преодолел невесть какой трудный путь. Лицо его было отекшим, щеки — пухлые, будто изнутри его рот был надут, а жидкий, весь из складок, подбородок стекал на грудь… Сарвар-хан лежал на боку, и живот его круто выпирал под черным чекменем. «Интересно, — подумал я, — сколько же весит эдакая туша?..»

Я повторил то, что уже сказал Абдусатдару-хану, после чего Сарвар-хан забросал меня вопросами — от состояния здоровья Ахмадуллы-хана до того, как относятся к Аманулле-хану сердары, ханы, муллы и ахуны… Потом он велел одному из своих нукеров подать кальян и медленно заговорил:

— Через год мне исполняется семьдесят лет. Всю жизнь я провел в седле, с винтовкой наперевес, с патронташем на поясе. Я принимал участие во многих боях и не раз был ранен. Сначала я служил эмиру Шер Али-хану, потом выступал на стороне эмира Мухаммед Якупа-хана, затем защищал эмира Абдуррахмана-хана и, наконец, сотрудничал с людьми эмира Хабибуллы-хана. И ни один из них не умел по-настоящему править Афганистаном! Каждый цеплялся за подол англичан и жил в полной от них зависимости. Почему? Да потому, что миром правят сильные. Как говорят, мир принадлежит сильному, а жареная пшеница — зубастому. Кто сильнее, тот и управляет. А есть ли в наше время народ, способный соперничать с англичанами? Вон немцы попытались сотворить чудо, а кончилось тем, что, моля о пощаде, сдались на милость победителей. Нет-нет, именно англичане — львы нашей эпохи! И кто бы ни пытался им сопротивляться, все терпели поражение!.. — Хан глубоко затянулся. — Мы слышали, что и Аманулла-хан намерен восстать против англичан. Но неужели он менее уязвим, чем был его отец? Нет! И он кончит еще хуже, чем Хабибулла-хан. Так что, я думаю, в течение месяца, не больше, его пыл поостудят, и он поскачет по дороге, проложенной еще его отцом и дедом, и будет рад всякой возможности угодить англичанам. Но пока что народ здорово страдает. Не зря говорят: дерутся соколы, а ощипанным оказывается голубь. Если начнется война, первой ее жертвой будет народ…

Мы говорили еще долго. Мне хотелось прощупать Сарвара-хана со всех сторон, но, с чего бы я ни начинал, он возвращался к своей теме: к отношениям с англичанами. Было ясно, как тесно он связал с ними свою судьбу. Этот не отступит! Таким образом, оставалось одно: применить к нему ту меру, какую недавно мы обсуждали в пещере, — похитить.

Я расстался с ним внешне очень дружески, а сам подумал: «Посмотрим, как ты запоешь, когда окажешься в каменном мешке!»

Конечно, похищение Сарвара-хана было делом очень непростым, мы отлично это понимали. Его крепость постоянно охранялась. По указанию англичан он собирал войско из своих соплеменников, и в крепости все время находились его люди. Он посылал гонцов к сердарам и ханам, с одними советовался, другим сулил всевозможные блага, третьих запугивал. Он прибегал и к обману, обещая дать коней и оружие, и к попыткам ловить людей на золотые крючки. Он спешил… Вернее, его подгоняли. Генерал Кокс и его окружение отдавали себе отчет в том, что племена и роды Независимой полосы однажды могут подняться на защиту своей чести, народный гнев перекинется на юго-восток, в сторону горных вершин и ущелий, возвышенностей и долин Индии. И, понимая это, они всеми средствами задабривали оказавшихся в их сетях ханов и сердаров.

А Сарвар-хан был одним из тех, кто давно и прочно запутался в этих сетях. В этом не было сомнений.

Пленение хана осложнялось еще и тем, что он должен был оставаться живым и невредимым. Мертвый хан никому не был нужен, потому что главное состояло в том, чтобы заставить его заговорить по-другому, запеть иные песни. И время играло здесь решающую роль, потому что запах пороха ощущался в воздухе все более отчетливо.

К операции пленения Сарвара-хана мы решили привлечь английского капитана. Он уже продемонстрировал однажды, что знает цену собственной жизни и не намерен умирать во имя блага Великобритании. С каждым часом капитан все яснее понимал, что попал в прочный капкан и сколько ни строй из себя героя, этим жизнь не спасешь. В последние дни он даже слегка разговорился, сообщил важные сведения о дислокации английских войск в Независимой полосе…

Не вдаваясь в долгие объяснения и разговоры, мы дали капитану понять, что если он поможет взять Сарвара-хана, его личная судьба изменится к лучшему. Он пробовал заговорить о полном освобождении из плена, однако такого обещания не получил. Вот если он раскроет все свои карты, тогда другое дело, тогда мы подумаем…

Мы двинулись в путь в среду. Четверо выехали еще вчера и сейчас должны были уже быть в селе Сарвара-хана. На случай, если операция, которой руководил Осман-хан, сорвется и произойдет вооруженное столкновение, эти четверо должны попытаться нанести удар в спину ханским нукерам…

Осман-хан, по сути дела, никогда не был ханом. Из своих сорока трех лет он по крайней мере половину прослужил в милиции и армии, выслушивая брюзжание английских офицеров. Он воевал на западном фронте с немцами, в Месопотамии — с турками, но выше сержанта так и не поднялся. Возможно, еще и поэтому он всем своим существом ненавидел англичан, особенно английскую военщину. Учиться ему не пришлось, и все свои знания он черпал из самой жизни. Если при нем речь заходила о литературе, науке или технике, он молча углублялся в собственные мысли. Но когда заговаривали о политике, Осман-хан мигом преображался и вступал в беседу так активно и оживленно, будто давно ожидал своей очереди.