– Я не уверен, что правильно понимаю. Должна быть физическая причина.

– Ну, вероятно, есть что-то, с чего все начинается. Но то, как долго это продолжается, во многом зависит от других факторов. Общепризнано, что беспокойство может усугубить, а реакция слушателя может усугубить это, что, в свою очередь, вызывает еще большее беспокойство и заикание.

– Порочный круг.

– Именно так. То есть, такие вещи, как то, что официантка сосредоточена на мне, и осознание того, что она нетерпелива, могут спровоцировать это.

– Ты говоришь об официантке, но ты сказал, что это из-за твоей матери.

– Да.

– Потому что она плохо с этим справилась?

– Она хотела, чтобы я был таким, как все. Она хотела нормального сына. Не урода.

– Оуэн, я бы хотел, чтобы ты не употреблял это слово. Ты нормальный.

Я кивнул, потому что не был уверен, что смогу заговорить. На каком-то уровне я понимал, что он прав. Врожденная ампутация не означала, что я ненормальный. Заикание тоже не означало. Мой отец снова и снова повторял мне одно и то же: «С тобой все в порядке, сынок». Моя мать хотела для меня самого лучшего, но она также хотела, чтобы я спрятал отсутствующую руку, которая отличала меня от других. И, пытаясь заставить меня быть «нормальным», она часто прибегала к тактике, которая казалась мне почти жестокой. И все же я не мог припомнить ни одного случая из своего детства, когда моя мать поощряла бы меня. Все, что она когда-либо делала, это критиковала.

– Суть в том, что это сильно зависит от человека. Но для меня самым большим раздражителем является моя мать. В старших классах было хуже всего, потому что она рассказывала об этом всем моим учителям, как будто она меня подставляла. И дети смеялись надо мной. А потом...
– На этом я остановился. Я пока не собирался делиться этой частью своей истории.
– Как бы то ни было, примерно в предпоследнем классе мы с отцом начали замечать, насколько лучше становится моя речь, когда ее нет рядом. Поступление в колледж здесь было лучшим решением, которое я когда-либо принимал. Я немного занимался логопедией, но настоящим решением было уехать подальше от мамы.

– Я даже не знаю, что на это сказать. Иисус. Твоя мама, похоже, та еще красотка.

Я пожал плечами.

– Что с-с-я могу сделать? Она моя мама.

КАК будто, говоря о своей матери, я вызвал ее. Всего через два дня позвонили мои родители.

Сначала на линии был только мой отец.

– Мы сто лет ничего о тебе не слышали, сынок. Мы скучаем по тебе.

Я задумался, было ли его «мы» намеренным или случайным.

– Я тоже скучаю по тебе, папа.

– Как там в Колорадо?

– Хорошо.

– Как дела на работе?

– Примерно так же.

– Ну же, давай. Не надо давать мне коротких ответов. Наверняка ты можешь рассказать мне что-нибудь интересное.

Я поймал себя на том, что улыбаюсь, радуясь возможности поделиться своими новостями.

– Я учусь играть на фортепиано.

– В самом деле? Что привело к этому?

– Ну, у меня есть друг, Ник, и его сестра уговорила меня брать с ней уроки.

– О нет, - поддразнил он.
– Какая-то девушка уговорила тебя, да? По-моему, похоже на любовь.

– На самом деле все не так.
– Забавно, что мне это даже в голову не приходило. Я был слишком сосредоточен на Нике.
– У нее тоже врожденная ампутация руки.

Он на секунду замолчал, обдумывая это.

– Ну, будь я проклят, - сказал он, наконец.
– Это, должно быть, потрясающее зрелище.

– Я думаю, что в декабре мы выступим с сольным концертом.

– Самое подходящее время. Мы с твоей мамой думали о том, чтобы навестить тебя перед Рождеством.

В мгновение ока мое счастье от разговора с ним испарилось и развеялось, как пепел на ветру в Колорадо.

– Зачем?

– Ну…

Его прервал щелчок, когда кто-то набрал вторую трубку, а затем моя мама спросила:

– Оуэн?

Я не торопился отвечать, надеясь, что смогу держать язык за зубами.

– Привет, мам.

– Не думаю, что ты приедешь на День благодарения.

– Н-нет, наверное, нет.
– Я не проводил каникулы с мамой четыре года. Я не собирался начинать все сначала.

– По крайней мере, ты мог бы позвонить и сказать мне.

– Прости.

Она вздохнула, и внезапный громкий выдох позволил мне отчетливо увидеть ее лицо, ее брови, изогнутые буквой «V» над глазами, неодобрительно поджатые губы.

– Соседи спрашивают, знаешь ли, и я вынуждена говорить им, что мой собственный сын не хочет возвращаться домой.

– Трудно выкроить свободное время во время праздников, - сказал мой отец, приходя мне на помощь.
– И мы все равно будем там в декабре, Вэл, так что у него нет причин тратить свое время. В какой день твой концерт, Оуэн?

Мне удалось сдержать стон, но я знал, что за этим последует. Моя мать была как ищейка, вынюхивающая все, что могло меня унизить. Любой намек на то, что я могу в чем-то потерпеть неудачу и опозориться еще больше.