И в этот момент я сломался. С меня хватит. Хватит с меня этого перетягивания каната с Ником. Хватит с меня жалоб моей матери. Хватит жить своей жизнью под диктовку других людей.

– Тогда не приходи.

Она мгновенно замолчала. Я чувствовал ее неодобрение и негодование из-за того, что ее отстранили. Из-за того, что ее уволили.

– Что ж, если ты так считаешь...

– Так и есть. Я устал слушать, как ты говоришь о сыне, которого хотела бы иметь. Я единственный, кто у тебя есть, мама, и если ты не хочешь быть рядом со мной, я не против. Я с самого начала не хотел, чтобы ты была здесь.

Я, наконец-то, сделал это. Я избавился от ядовитого отношения моей матери и ни разу не заикнулся, пока делал это. Я повесил трубку, чувствуя себя победителем, и, повернувшись, обнаружил, что Ник смотрит на меня широко раскрытыми глазами.

– Рад за тебя, - сказал он.

Но я был не в настроении выслушивать поздравления. Я устал от его мученичества, совершенного из лучших побуждений, так же как и от отношения моей матери.

– Ты собираешься извиниться и сказать, что у нас все хорошо, или продолжишь притворяться, что тебе приходится отталкивать меня, чтобы быть благородным?

– Оуэн, ты не понимаешь...

– Я понимаю гораздо лучше, чем ты думаешь. Честно говоря, я думаю, что понимаю лучше, чем ты.
– Одеваясь, я чувствовал на себе его взгляд, но не съежился под тяжестью его замешательства.
– Ты не так часто вырываешься из клетки, как тебе хотелось бы думать.

– Оуэн, подожди, - окликнул он, когда я направился к двери.
– Тебя подвезти?

– Я лучше прогуляюсь пешком.

ПЕРЕД уходом мне пришлось сбегать наверх, чтобы надеть чистую рубашку и теплое пальто. На улице все еще было холодно, и, хотя я уже жалел о том, что оставил все у Ника, я не жалел, что отказался от поездки. Я мог бы взять свою машину, но прогулка на концерт дала мне время подумать.

Прежде всего, я подумал о своей матери. Всю свою жизнь я думал, что был объектом ее гнева, но теперь, оглядываясь назад, я начал понимать, что дело было не только во мне. Мои друзья и город. Ресторан и тату-салон. Ничто не ускользало от ее презрения.

Всегда ли так было?

Я вспомнил все те гадости, которые она говорила мне на протяжении многих лет, но на этот раз я заставил себя не думать о них. Я вспомнил пасхальные воскресенья и Дни благодарения, когда она жаловалась на работу и беспорядок. Рождественские утра, когда она жаловалась, что никто не позаботился подарить ей что-нибудь вкусненькое. Каникулы, в которых все было не так, начиная с перелета в отель и заканчивая песком на пляже, попавшим под купальник.

Моя мать никогда не была счастлива, и с присущим ребенку нарциссизмом я полагал, что это из-за меня. Но теперь я с внезапной, ослепляющей ясностью понял, что это не так.

Это было из-за нее.

Такое простое открытие, но оно принесло облегчение. Я не нес ответственности ни за нее, ни за ее дурной характер. Осознание этого было настолько важным, что я громко рассмеялся. Столько лет я пытался угодить ей, и ради чего? Просто чтобы дать ей больше поводов для того, чтобы подбросить их мне?

Больше нет. Все было кончено. Никогда больше я не стал бы сомневаться в себе из-за нее.

Я был свободен.

Моей первой мыслью было, как бы я хотел, чтобы Ник был со мной. Мне хотелось рассказать ему о том, что я узнал, поделиться с ним своей победой, но вслед за этой мыслью нахлынула волна грусти. Я ворвался в квартиру Ника, нуждаясь в нем как никогда раньше, и он помог. Но как только все закончилось, он снова отстранился.

Вечер внезапно стал холоднее, и я обхватил себя здоровой рукой.

Возможно, я был не прав, когда давил на него. Возможно, я был эгоистом. И все же я был уверен, что он нуждался во мне так же сильно, как я в нем. А может, и больше. Мы любили друг друга. Мы принадлежали друг другу. В глубине души я понимал это, но понятия не имел, как бороться с его тупостью. Единственное, что я мог сделать, это продолжать бороться с его смехотворно благородными намерениями, которыми он прикрывался. Они были глупыми и бессмысленными, но он так крепко за них держался. Я хотел сорвать их и пролить на них свет, показать их такими, какие они есть на самом деле, что он наказывал себя за ошибку, совершенную в юности. Это приводило в бешенство и изматывало, и я не был уверен, сколько еще раз смогу терпеть боль от отказа.

Я вздохнул, не в силах вернуть себе радость от того, что отчитал свою мать. Я чувствовал себя более потерянным, чем когда-либо.

Я завернул за угол и увидел впереди церковь, ее огни мерцали в темноте, как какой-то маяк, но я не был уверен, был ли это знак проклятия или спасения. Мысли о моей матери и Нике начали отходить на второй план. Реальность того, что должно было произойти, стала ясной в моем сознании, моей единственной целью. Страх расцвел у меня в животе. Это была не бессмысленная паника, которую я испытывал двумя месяцами ранее, а нервное возбуждение, от которого у меня урчало в животе и бешено колотилось сердце.