Хозяин возвращается позже обычного. Я уже успела проголодаться, и остатки еды, оставленной мне утром, давно закончились. Я немного злюсь, но когда он появляется в дверном проёме, злость испаряется. На его лице что-то странное. Мне становится не по себе. Я не знаю, что произошло, но мне хочется всё исправить. Я не виновата, но такова уж я — всегда ищу способ привести того, кто рядом, в чувства. Наверное, это глупо. Но что поделать?

Он ничего не говорит. Просто ставит на стол холодное рагу и уходит к себе. Я смотрю ему вслед, пока дверь его комнаты не захлопывается. Потом перевожу взгляд на еду. Кажется, мне снова придётся разогревать её самой. Плита работает бесшумно, а потому я не боюсь, что меня поймают. Горячая еда немного успокаивает, возвращает ощущение нормальности.

Но оно не задерживается надолго. Мысль о хозяине не отпускает. Я никогда не была в его комнате. Не знаю, как она выглядит. В моём воображении она чем-то напоминает логово дракона. Но вдруг он сейчас страдает там? Вдруг ему плохо, а я просто сижу тут и уплетаю свой ужин.

Я долго не решаюсь войти в комнату хозяина. Есть небольшая вероятность, что он такой же как те мои знакомые, что срывают злость на ком-то заведомо слабее. И всё же на свой страх и риск я приоткрываю дверь и протискиваюсь внутрь.

В комнате темно. Тусклое освещение идёт от ламп, встроенных в стены. Хозяин лежит на кровати — огромной, застеленной простынями с металлическим отливом. На нём всё ещё его злодейская форма: тёмная броня с шипами на плечах. Его глаза закрыты. На лице всё ещё то мучительное выражение.

Я замираю у входа, не зная, что делать. Можно ли вообще к нему подходить? И как помочь ему? Сама я в трудные моменты находила утешение в чьих-то объятиях. Может, и ему это поможет? Тяну рубашку через голову и сбрасываю её на пол. Моё тело самое обычное, не особо привлекательное. Но я живая и тёплая, а это должно что-то значить. Я медленно забираюсь в кровать и прижимаюсь к нему сбоку. Поначалу он никак не реагирует. Я чувствую себя озабоченной самкой. И зачем я вообще пришла? Словно бы не понимаю, что иногда мужчину лучше просто оставить в покое.

Внезапно рука хозяина «оживает», а губы едва слышно шепчут:

— Шесси…

Приятная дрожь пробегает по спине. Отчего-то меня заводит прозвище, придуманное хозяином, что бы оно ни значило. Ладонь хозяина начинает вяло гладить мою спину.

— Давай, громила, приходи в себя. Когда ты такой — это пугает, — говорю я, а потом поднимаю глаза на его лицо. Наши глаза встречаются, и, может, мне кажется, но в его взгляде я вижу отчаяние и одиночество.

— Твою мать… — вырывается у меня. — Ты не должен смотреть на меня так. Ты же грёбаный властелин этого мира, разве нет?!

Эмоции на лице хозяина действительно пугают. Я понятия не имею что должна сделать, чтобы этому рогатому придурку стало легче, и решаю использовать единственное, что у меня есть — моё тело. Я понимаю, что хозяин вряд ли позарится на меня, но явно отвлечётся, если увидит что-то странное.

Я забираюсь на него сверху. Его лицо застывает в удивлении. А потом хозяин притягивает меня к себе и заключает в объятия. Его руки скользят по моему телу так, словно это я нуждаюсь в утешении. И я больше не сдерживаю себя. Пусть он увидит меня максимально странной и неприглядной, пусть посмеётся или разозлится. Главное, чтобы это выражение отчаяния, наконец, пропало с его лица.

Тенебрис

Утром по дороге в штаб у меня появляется предчувствие, что что-то должно случится. Я стараюсь игнорировать его, ведь привык опираться на факты. Едва я успеваю выйти из зала совещаний после утреннего собрания, как мой коммуникатор вдруг начинает издавать сигнал тревоги. Я спешу вернуться в командный пункт и получаю неожиданный доклад: наша орбитальная станция подверглась нападению девонцев.

Разведка предупреждала меня об опасном скоплении войск врага в зоне гиперпространственного прыжка. Я видел их отчёты, слышал опасения аналитиков и сомнения моего лейтенанта. Но тогда мне казалось, что девонцы не посмеют напасть на нашу станцию. Ведь стратегически это было совершенно неоправданно и опасно. Я считал, что все эти разговоры — очередная попытка вызвать ненужную панику. Но я не учёл, что девонцы настолько отчаянно желают унизить нас, что готовы пожертвовать своим флотом. И я облажался.

Враг повержен, их корабли превратились в груды космического мусора. Но победа пахнет кровью и разрушением. Слишком много жертв среди гражданских специалистов. И эти жертвы на моей совести. Я должен был предвидеть следующий шаг неприятеля. Но я не смог этого сделать.

Я остаюсь в штабе до глубокой ночи, координирую спасательные группы, анализирую поступающую информацию и даю подтверждение на эвакуацию пострадавших. Это пока всё, что я могу. Небо всё ещё озаряется вспышками. Обломки станции входят в атмосферу и сгорают. Одновременно ужасающее и завораживающее зрелище.