— Держи его!

Дилан обернулся. Кричал Прошка, лакей Почечуева. Дом полыхал огромным костром. И сквозь ставшие вдруг прозрачными стены, сквозь светлое пламя виднелись две чёрные фигуры. Они извивались, бились в корчах и всё меньше походили на людей.

Слуги, успевшие выбежать через кухонную дверь, бестолково толпились поодаль, даже не пытаясь заливать огонь. Лакей и конюх, ругаясь по-чёрному, погнались за Диланом. Он заковылял быстрее, но калитка всё никак не приближалась. В спину ударил камень. Почему-то это показалось самым обидным. Ведь никто из дворни не любил хозяев, наоборот, боялись и ненавидели!

— Беги, дурень!— Мимо промелькнула большая сорока.

Анчутка с лёту долбанул клювом лакея, увернулся от замахнувшегося хлыстом конюха, и тут с оглушающим грохотом дом рухнул, сложившись внутрь себя, а на развалинах взметнулся к небу гигантский цветок — роза, тюльпан, лилия, хризантема...

Люди почему-то кричали, падали на колени, закрываясь рукавами и подолами. «Что это с ними? — удивился Дилан. — Как они могут не смотреть? Ведь красиво...»

— Да беги же ты!

Анчутка замахал крыльями прямо перед его носом. Дилан сморгнул и осознал, что бредёт обратно к дому — прямо в огненный цветок.

— Не могу... — Он покачнулся и сел, как стоял. — Отбегался...

— Вот горе моё! — Анчутка перекувырнулся, превращаясь. Подхватил Дилана и, крякнув, забросил на плечо. — Ты мне теперича кучу леденцов должен. И не мелочь эту, в коробочке! Ты мне настоящие предоставь, петушков на палочках...

— Ты куда меня... тащишь? — пробормотал Дилан.

— На опушку, к дубу. Куда ещё-то? Там место ничейное, безопасное... Уже не поле, ещё не лес... Ну всё, добрались!

Он бесцеремонно сбросил Дилана на траву и плюхнулся рядом. Они долго лежали, бездумно наблюдая, как первые солнечные лучи пробираются сквозь дубовые листья.

— Ты это... — Анчутка ткнул Дилана острым локтем, — как отдышишься, ступай к Мидиру Гордеичу. Он обещался, что снова тебя примет.

— А давай и ты со мной? Ну, пока Леший на тебя злится.

— Ништо, мне не впервой! — Анчутка бесшабашно махнул рукой. — Мидир Гордеич, конечно, господин не из худших, но я птица вольная. Да ты не переживай, всё наладится, вот увидишь. Ты ведь остаёшься у нас, верно? — Он приподнялся, заглядывая приятелю в лицо.

— Остаюсь. — Дилан зевнул. — Клубочек жалко. Я нитки подбирал, только они в кармане сюртука остались. А сюртук у Ивки...

— Найдётся, куда денется. Мы ещё вместе поплаваем. Глядишь, и озеро опять моё будет.

— Помощь нужна?

— Ишь, раздухарился! — Анчутка хмыкнул. — Поглядим, как дело пойдёт. Давай сначала... Эй, ты чего носом клюешь? Вставай, слышь?! Нельзя тут спать!

— Ты же сказал, что безопасно...

— А ты и обрадовался! Безопасно у Мидира Гордеича будет. Вот у него на дворе хоть до завтрева дрыхни!

Дилан послушно поднялся, опираясь на костлявое плечо беса. Пока они, поминутно спотыкаясь, добирались до перекрёстка трёх дорог, Анчутка трещал, не умолкая, мешая прибаутки с угрозами, что прямо сейчас бросит тилвит тэг посреди поля и пусть его Полудница заберёт!

— Да шагай же ты, малахольный! Чуток осталось... О, колокольцы звенят! Никак сам Мидир Гордеич едет!

Серебряный перезвон Дилан услышал, как сквозь ватное одеяло. Глаза уже не открывались, хоть пальцами поднимай пудовые веки. Да только пальцы не шевелились от усталости.

Рядом застучали подковы, фыркнула лошадь, о чём-то спросил Мидир, затараторил в ответ Анчутка, захлёбываясь словами. Потом Дилана подхватили и уложили на мягкие подушки коляски. Захлопали крылья, прощально стрекотнула сорока.

Коляска развернулась и покатила по безупречно ровной дороге, ведущей к имению Ардаговых. Дилан вздохнул, позволяя себе погрузиться в сон, и там, на волшебной поляне, полной лунного света, закружился в хороводе с Ивкой и Алёной. Синие глаза русалок весело блестели, а руки их были тёплыми.

***

Степан Алексеевич Неклюдов постоял возле пепелища, наблюдая, как согнанные из деревни крестьяне сгребают золу и угли в наспех вырытую яму. Дом Почечуевых сгорел дотла — вместе с хозяевами и всем имуществом. «Это какое же здесь пламя бушевало? Уж не из самой ли Преисподней?» Степан Алексеевич украдкой потрогал серебряный крест на цепочке, спрятанный под сюртуком.

— Наследнику сообщили? — спросил исправник у деревенского старосты, который топтался рядом. В одной руке мужик мял шапку, другой прижимал к лицу окровавленный платок.

— Ещё утром, ваше благородие! Только когда он приедет... Да и приедет ли?

Единственный сын Почечуевых учился в Петербургском университете. Приезжать ему, и верно, особого резона не было. Разве что у могилы постоять. Которая и на могилу-то не похожа.

— Кто приказал закопать это всё?

— Так его высокоблагородие господин городничий распорядился! И господин Предводитель лично приезжали с супругой... — Староста содрогнулся и осторожно отлепил от щеки платок.