– И подарки тоже?

Вообще-то, Алексею этот подход был понятен. Он свой день рождения тоже не любил и никогда не отмечал. Вон, в этом году его и не поздравил никто, кроме Дорошина, да его поздравление было вынужденным, звонил-то он по делу. Некому его поздравлять с тех пор, как умерла мама. Вот в чем дело. И подобное положение дел Алексея полностью устраивало, потому что ничьи добрые слова и подарки ему совсем не нужны.

– Нет, почему же. Разумеется, подарки мы бабуле привозим, но дарим не за столом в торжественной обстановке, а заранее или в конце вечера. Тут как получится. К примеру, папа с мамой в этом году подарили кресло-качалку, она давно его хотела, так его доставили на прошлой неделе. Светик с тетей Машей оплатили для нее пансионат неподалеку. Она туда через две недели отправится. И это тоже было известно заранее. Я привезла ангела ручной работы, но коробка у меня в машине на заднем сиденье, потом принесу. Тетя Таня подарила банку чая. Она всегда дарит чай, каждый раз разный. Игоряша с Даной привезли шаль, а Олег – просто большой букет цветов.

– А я, получается, приехал без подарка, – покаянно произнес Зубов. – Ты знаешь, мы совсем не проработали легенду. Мало того что я прокололся с местом твоей работы, так еще и про подарок не подумал.

– В следующий раз проработаем легенду лучше. – Велимира лукаво улыбнулась. – А пока тебе придется смириться с тем, что моя семья будет считать тебя дурно воспитанным.

В следующий раз? Да не будет никакого следующего раза. Одного вполне достаточно для того, чтобы составить свое мнение об этих людях. От мысли, что ему больше не сиживать за этим большим круглым столом, Зубову внезапно стало нестерпимо грустно. «Успокойся, – одернул он сам себя. – С очень большой долей вероятности кто-то из сидящих за этим столом – убийца. И вряд ли тебе стоит желать снова оказаться в его “приятной” компании».

– Хочешь, я угадаю, о чем ты сейчас думаешь? – Жаркий шепот Велимиры смешно щекотал ухо. Было немного горячо и приятно. – Что кто-то из нас убил дядю Борика. Но ты ошибаешься, Алеша. Никто из моих родственников и друзей на это не способен. Поверь мне, я же их с детства знаю. Я вот ночью подумала. Он был алкоголик. Добрый, умный, свой, но все-таки алкоголик. И у него наверняка имелись какие-то собутыльники. Может же так случиться, что кто-то из них его и убил. Какой-то забулдыга.

Ну вот, он уже и Алеша. Собственно говоря, о том, что Борис Самойлов мог стать жертвой случайного преступления, их следственная группа уже подумала и возможные связи потерпевшего среди асоциального элемента устанавливала. Вот только редкая избирательность при краже картин настораживала. Вряд ли местные алкоголики могли на глаз отличить работу Григорьева от полотна Тимкова. И уж совершенно точно осторожный и битый жизнью Самойлов вряд ли рассказал случайным собутыльникам про алмазы. А ведь они пропали. Это факт.

– Эй, молодежь, вы чего там шепчетесь? Это неприлично, – подал голос Олег. – Может быть, нам тоже интересно то, что вы обсуждаете.

Да уж, знали бы они, насколько это интересно. Особенно тот один, которого еще предстоит вычислить.

– Ирочка, я тебя сто лет не видела, детка, – обратилась к Введенской Татьяна Игнатьевна. – Я так тебе соболезную. Такое горе, такое горе.

Зубов отметил, что к Ирине она почему-то относилась более благосклонно, чем к Велимире. Не могла простить последней, что та не вышла замуж за Олега? Или у этой благосклонности есть иное объяснение? Кроме того, совсем недавно в общем разговоре Татьяна Игнатьевна прокомментировала смерть Самойлова как избавление ее брата от тяготившего его ярма, а теперь вдруг заговорила о ней как о горе. Лицемерит? Врет? Вот бы узнать.

– Тетя Таня, не надо лицемерить, – озвучила зубовские мысли Ирина. – Все мы знаем, что отец не был мне близким человеком. И с его уходом я совершенно ничего не потеряла, правда и не приобрела. Папашка ничего мне не оставил. Точнее, то, на что я могла рассчитывать, украл какой-то гад. Может, его найдут, конечно.

Ее голос звучал на редкость спокойно, что совершенно не вязалось с ситуацией. Какой же надо быть хладнокровной и бесчувственной, чтобы так реагировать на смерть отца. Пусть он и не жил с ними, но все-таки всегда помогал, да и любил, наверное, дочь. Иначе не следил бы за ее жизнью, прячась по подворотням.

– Дядя Борик говорил, что у тебя какие-то проблемы, – подала голос Велимира, и Зубов мысленно зааплодировал ей. Какая же умница эта девушка, сама выводит разговор в нужное русло, чтобы не подставлять его. «Жених» не может знать такие подробности, да и интересоваться ими ему не с руки. – Как ты будешь их решать, если отец больше не может тебе помочь?

– А ты с какой целью интересуешься? – прищурилась Введенская.

Прищур у нее был нехороший, волчий. Она вообще казалась крайне неприятной особой. Нелепой, не очень опрятной и при этом какой-то опасной.

– Исключительно с целью тебе помочь, – ангельским голоском ответила Велимира.

– А с чего бы тебе мне помогать?

– Дядя Борик был бы этому рад. Поэтому в память о нем я бы это сделала. Ты знаешь, что я к нему хорошо относилась. В отличие от тебя.

Что ж, Зубов давно заметил, какой острый у этой девушки язычок. Спускать Введенской ее колкости она не собиралась.

– А ты что, открыла алмазное месторождение? Или твой новоприобретенный жених – подпольный миллионер? По его внешнему виду не скажешь.

Словесная дуэль продолжалась.

– Нет, я живу на то, что заработаю, – ответила Велимира. – Извини, полумиллиарда у меня, конечно, нет, но вдруг тебя может выручить менее крупная сумма.

В комнате вдруг повисла тяжелая пелена страха. Зубов просто физически ощутил ее, хотя особо чувствительным себя не считал. Кто-то среагировал на слова о половине миллиарда рублей, сумме, за которую был выставлен на торги лже-Малевич, которую могла стоить пропавшая картина Григорьева и в которую оценивались пропавшие бриллианты.