— Феникс… он говорил о камне… — я сделала глубокий вдох, чувствуя, как в горле стоит ком. — О Камне Лунного Пламени. Он сказал… он может защитить меня от… — голос предательски сорвался, и я сглотнула, прежде чем выдохнуть. — От твоей матери.

Воздух вокруг вдруг стал густым, как расплавленный металл. Марк замер, и в этот момент я увидела в его глазах то, что заставило мое сердце бешено заколотиться — не гнев, не ярость, а что-то древнее и дикое, что пряталось глубоко в его драконьей природе. Его зрачки сузились в тонкие вертикальные щели, а по скулам пробежали золотые искры, как молнии перед грозой.

— Где он? — его голос был тихим, но в этой тишине слышалось рычание. Я невольно сделала шаг вперед, притягиваемая невидимой силой.

— В руинах… той башни, где ты… — я провела языком по пересохшим губам. — Где ты показывал мне следы моих предков.

Его реакция была мгновенной. Он выпрямился во весь рост, и вдруг комната стала казаться тесной, будто стены сдвигались под давлением его ярости.

— Летим! Сейчас же!

— Что? — я отшатнулась, наткнувшись на стол. — Но сейчас же глубокая ночь, и ветер такой сильный, что…

Он уже был рядом, его руки набрасывали на мои плечи тяжелый плащ с драконьей застежкой. Его пальцы, всегда такие осторожные при прикосновении, сейчас обжигали даже через слои ткани.

— Именно поэтому, — прошептал он, и его дыхание пахло дымом и грозой. — Пока мать спит.

— Виктория, конечно летите! — сказали подруги в один голос.

Виктория

Я едва успела переступить порог, как ветер обрушился на меня всей своей яростью. Он выл в ушах, рвал волосы, хлестал мокрыми концами плаща по ногам. Казалось, сама ночь превратилась в живое существо, огромное, невидимое, решившее во что бы то ни стало утащить меня обратно в дом. Я судорожно прижала к груди шар голубого пламени, и его холодный свет дрожал в моих дрожащих пальцах, отбрасывая нервные блики на камни под ногами.

Каждый шаг давался с трудом. Ветер толкал меня в спину, потом внезапно бросался в лицо, заставляя спотыкаться о невидимые корни. Пламя в руках выхватывало из тьмы обрывки мира: вот острый камень, готовый распороть подошву, вот скользкий мох, вот лужа, черная, как чернила…

— Держись крепче!

Голос Марка прозвучал прямо у уха, теплый и низкий, но в нем слышалось напряжение. Я едва успела кивнуть, как его руки обхватили меня, одна крепко легла на талию, другая прижала мою голову к его груди. И тогда мир перевернулся.

Сначала было только ощущение падения, живот подкатил к горлу, сердце бешено застучало где-то в ушах. Я вцепилась в Марка, чувствуя, как под пальцами напрягаются его мышцы. Потом глухой, мощный шум, будто кто-то распахнул огромные паруса. Крылья.

Мы взмыли вверх так резко, что у меня перехватило дыхание. Холодный воздух хлестнул по лицу, заставив слезиться глаза. Я вжалась в Марка, чувствуя, как бьется его сердце, часто, неровно, как у загнанного зверя.

Снизу остался наш дом, маленький, хрупкий, с одиноким светом в окне. Деревья превратились в черные пятна, дорожка в тонкую змею. А потом и они исчезли в дымке.

Мы летели сквозь облака. Они обволакивали нас влажными клочьями, цеплялись за одежду, оставляя на коже ледяные капли. Я зажмурилась, чувствуя, как Марк крепче прижимает меня, как его пальцы впиваются в бок, будто боятся уронить.

— Смотри, — прошептал он.

Я открыла глаза и забыла, как дышать.

Над нами раскинулось море звезд, такое близкое, что казалось, стоит протянуть руку, и пальцы коснутся холодных искр. Луна, огромная и белая, освещала крылья Марка, перепонки натянулись, как пергамент, пронизанные тонкими прожилками, и в лунном свете они казались не кожистыми, а хрустальными.

Ветер свистел в ушах, но здесь, в его объятиях, было тепло. Его дыхание обжигало макушку, а запах дым, море и что-то бесконечно родное, заполнял все вокруг.

Я осмелилась выглянуть вниз. Земля лежала далеко-далеко, словно нарисованная тонкими штрихами: черные ленты рек, серебряные блики озер, темные пятна лесов.

И вдруг — рывок. Марк резко изменил траекторию, и мой желудок провалился куда-то в пятки.

— Все в порядке?

Я могла только кивнуть, цепляясь за него.

Мы начали снижаться. Воздух становился гуще, теплее. Крылья Марка дрожали от напряжения, а каждый взмах отдавался в моем теле легкой вибрацией.

А потом я увидела их, руины башни, одинокие и мрачные, стоящие на краю обрыва. Наш полет замедлился, стал плавным, почти невесомым.

Марк приземлился так мягко, что я даже не почувствовала толчка. Только его руки разжались, выпуская меня, а крылья медленно сложились за его спиной, как огромный веер.

— Мы здесь, — прошептал он.

Я не сразу смогла разжать пальцы, вцепившиеся в его руку. Тело дрожало от холода, от страха, от невероятного ощущения полета, которое все еще пульсировало в крови.