И замолчал, довольно оглядывая ошеломлённо застывших слушателей. Мстислав почувствовал себя странно — он совершенно не был готов поверить в услышанное, но в то же время подспудно был уверен, что ждал именно этого, чтобы раскрыть дело.

Заметив, как не имётся Ииро, он уточнил:

— Это всё?

— Нет! — тут же выпалил он. — Эту паузу я взял для пущего эффекта.

— Ииро, не буди во мне зверя, — потребовал Вяземский, растирая снова занывшие виски.

— Понял. Так вот, если судить по физическим данным убитых, то они убивали сами себя.

Воцарилась звенящая тишина. Можно было расслышать шебуршения мышей в кустах и траве за окном, тяжёлые удары крыльев крупных птиц и многочисленные голоса людей. Оборотни обычно учились не обращать внимания на посторонние звуки, но когда они рассредотачивались, то теряли концентрацию.

— Как это возможно? — слабым шёпотом поинтересовался Линнель.

— Колдун, — хрипло отозвался Эрно.

Мирослава бросила испуганный взгляд на Мстислава, которому, наконец, вручили недостающую деталь.

— А ты говорил, что магией у вас не пользуются, — нервно пошутила она.

Вяземский совсем невесело улыбнулся в ответ.

— Теперь я в этом так не уверен — особенно после известия о том, что туристов опаивали. Но то, что колдун владеет чёрной магии, было смущающей всех правдой, но без неё он бы не мог справляться с мёртвыми. Кстати, по мнению некоторых, даже мы относимся к её разновидности.

— Да, я слышала об этом, — дрогнувшим голосом отозвалась Мирослава, а затем глубоко вздохнула. — Нужно допросить колдуна?

Мысли Вяземского сейчас существовали отдельно от диалога — он пытался разложить по полочкам известные ему факты, беря в расчёт новые данные.

Если в этом деле замешан колдун, а сомневаться теперь не приходилось, то здесь было два варианта: либо это кто-то из соседних сёл, но тогда бы их колдун сообщил о его приходе и творимым им безобразии с убийствами, ведь такое он бы не смог не заметить, либо это их колдун.

Мстислав был почти уверен во втором варианте, но вот незадача — он был слишком стар для того, чтобы заниматься этим в одиночку.

— Колдун работает не один, — задумчиво резюмировал он, окончательно убедившись в том, что в этом деле замешан не один человек. — И если мы прямо сейчас отправимся к нему, то спугнём сообщника.

— Что тогда будем делать? — серьёзным тоном поинтересовался Эрно.

Вяземский ответил не сразу, продолжая стремительно обдумывать их положение.

— Нужно начать сначала, — ответил он. — Мы смогли обнаружить первые странности только после того, как Мирослава просмотрела свежим взглядом. После открывшейся информации нам надо заново изучить улики, потому что теперь они, как и вся картина в целом, могут нам открыться под другим углом. Но при этом нельзя тормозить расследование — я чувствую, что мы движемся в правильном направлении. Нужно разделиться и до заката добиться ответов любыми способами, — веско произнёс Вяземский, оглядывая всех серьёзным взором.

Когда он понял, что все внимательны и собраны, то горделиво хмыкнул и начал раздавать указания:

— Эрно с Мирославой на документах, Линнель опрашивать девиц Петра — не видели ли они ничего подозрительного во время их свиданий, Ииро, сходи к вещунье и убедись, что ей нечего добавить, а ты, Раймо, сходи на кладбище — возможно, мы всё же что-то там упустили. Я на каждое место прибуду тоже, но сначала навещу хозяина леса. Вечером, когда мы навестим колдуна, мы должны иметь хоть что-то.

Все закивали, соглашаясь с его планом.

Мирослава проводила взглядом торопливо шествующих мужчин на задание и улыбнулась про себя их преисполненному и серьёзному виду. Могла ли она когда-то представить, что её первыми настоящими друзьями станут мужчины-оборотни? Она даже не знала, что из их характеристики хуже — принадлежность к мужскому полу или оборотничество. Наверное, всё-таки первое. В приюте ей велели остерегаться свободных мужчин, не предавать сестёр и веру и иметь близость только после свадьбы. Раньше ей казалось, что она справилась с двумя из трёх заветов — с женщинами дружить она так и не научилась. Теперь у неё появилась Ингрид, и ей вновь удалось справиться с двумя заветами, но теперь она нарушила первый и самый главный.

Но у Мирославы было стойкое ощущение, что у неё и выбора-то не было с самого начала. Сейчас она не могла понять, как так получилось, что она попала в самую гущу событий этой общины. Её привело к этому моменту любопытству, но было ли дело только в нём? Не связано ли ещё её тщательно скрытое от самой себя одиночество? Что она искала долгие десять лет — ответы, своё место или принятие? И почему этот выбор состоял только из отношения людей к ней, а не её собственного отношения к себе? Ответы на те ли вопросы она вообще искала?