Сорок семь секунд.

Лена была внутри. Она шла по саду камней, который был разумом Хелен Рихтер. Здесь не было ветра, не было запахов. Только идеальные линии на белом песке и мёртвые, неподвижные валуны — ключевые воспоминания. И над всем этим плыла тонкая, безупречная мелодия старинной музыкальной шкатулки. Символ порядка.

Лена не стала ломать камни. Она дунула на песок.

В сознании Хелен идеальные линии пошли рябью. Мелодия дрогнула, споткнулась на одной ноте.

Хелен в своём кабинете вскрикнула. Она смотрела на музыкальную шкатулку на столе. Та играла всё ту же безупречную мелодию. Но в голове Хелен она звучала уродливо, фальшиво.

Лена нашла главный валун. Самое тёплое, самое охраняемое воспоминание. Отец, Гюнтер Рихтер, дарит маленькой Хелен её первую шкатулку. Его улыбка, тепло его рук.

Лена коснулась этого воспоминания. Исказила его.

В голове Хелен её отец, улыбаясь, протягивал ей шкатулку и говорил голосом Лены: «Слышишь? Одна нота фальшивит. Всегда. Давай её исправим».

Воспоминание треснуло. По нему поползли чёрные, гнойные вены.

В своём кабинете Хелен рухнула на колени, обхватив голову руками. Из горла вырвался сдавленный, животный звук, которого она не слышала от себя никогда.

Девятнадцать секунд.

Хавьера прижала к стене одна из опустившихся заслонок. Стробоскоп бил по глазам, выхватывая из темноты движение. Один из ликвидаторов был в трёх метрах. Он шёл вперёд, поднимая винтовку для удара.

Хавьер выставил перед собой руку с ножом. Дыхание было рваным, в боку горел огонь. Он видел, как второй боец обходит его справа, отрезая путь к отступлению. Ловушка захлопнулась.

Он приготовился. Взгляд впился в приближающегося бойца. Рука с ножом напряглась. Забрать с собой. Хотя бы одного.

Десять секунд. Девять. Восемь.

Он видел, как дуло винтовки превращается в чёрную точку, готовую размозжить ему череп.

«Отменяй протокол», — мысль Лены была не просьбой. Она была приказом, выжженным в самом центре сознания Хелен. «Код: Рихтер-Один-Девять-Семь-Восемь. Год рождения твоего отца».

В ментальном саду Хелен раздался крик, полный боли. «Нет!»

«Да», — ответил ледяной голос Лены.

В своём кабинете Хелен, стоя на коленях, безвольно, как марионетка, подняла дрожащую руку и приложила её к сенсорной панели на стене.

Три. Два.

Таймер на стене замер на отметке 00:02.

Красный стробоскоп погас. Включился ровный, белый, стерильный свет.

Ликвидатор, замахнувшийся на Хавьера, застыл в полуметре от его лица. Его рука с винтовкой дрогнула и медленно поползла вниз. Он повернул свой глухой шлем, и Хавьер встретился с его взглядом сквозь тёмное стекло. В этом взгляде не было ничего. Пустота.

Второй боец тоже замер, опустив оружие.

Бой закончился. Не потому, что Хавьер победил.

А потому, что кукловод обрезал нити.

Наступила тишина.

Она была густой, почти осязаемой. Нарушал её только тихий свист гидравлики и тяжёлое, хриплое дыхание самого Хавьера. Он сполз по стене, оставляя на ней кровавый след. Адреналин схлынул, оставив тупую боль, тошноту и гулкую пустоту в костях.

Он посмотрел на Лену. Она отняла руки от висков Люсии и медленно выпрямилась. Её лицо было бледным, как бумага, на губе выступила капелька крови. Люсия обмякла, её голова безвольно свесилась на грудь. Она просто спала.

В тишине раздался низкий, скрежещущий звук.

Тяжёлая гермодверь криогенного блока, та самая, что была заперта сознанием Кассиана, медленно поползла в сторону.

Хавьер, опираясь на стену, поднялся. Каждый дюйм тела кричал от боли. Он сделал шаг, потом второй, заглядывая внутрь.

Из открывшегося проёма вырвалось облако ледяного пара, пахнущего озоном и стерильностью. Внутри отсек был залит мягким, неземным синим светом. В центре, словно алтарь, стояла криогенная капсула. Гладкий, белый кокон, покрытый изморозью. На дисплее у изголовья светились зелёные буквы.

ОРЛОВ, М. СОСТОЯНИЕ: СТАБИЛЬНОЕ.

Это был он. Брат Лены.

Хавьер обернулся. Лена подошла и остановилась рядом, глядя на капсулу. Хавьер ожидал чего угодно: слёз, крика, облегчения.

Но на её лице не было ничего. Ни единой эмоции. Она просто смотрела на покрытое инеем стекло, за которым угадывался силуэт человека. Потом она медленно подняла руку и положила ладонь на холодную поверхность. Не как сестра. Как учёный, разглядывающий свой самый ценный образец.