Я попросила ее поговорить с Мезулой, чтобы убедить Ранд прислать посланника в Ланфолл для участия в совете правителей, который нам нужно было собрать. Мы не смогли бы сделать то, что нужно, без Ранд, и, если кто-то и мог убедить Мезулу, так это Кенто. Она согласилась спросить, но не дала никаких обещаний. Я также попросила Кенто рассказать обо мне Эсем. На эту просьбу она ответила лишь каменным молчанием.

Я покинула Йенхельм вместе с Трисом и сотней солдат за моей спиной. Это был небольшой эскорт, хотя и больше, чем мне хотелось бы. Я бы поехала одна, чтобы попытаться убедить Тор, что война — это последнее, чего мы хотим или в чем нуждаемся. Сирилет этого не допустила. Моя дочь, черт бы ее побрал, совершенно справедливо заметила, что я все еще слаба, и, если солдаты Тора решат напасть, мне понадобится помощь. Все, что ей потребовалось, — это показать на мои тонкие, как палки, руки и ноги, чтобы доказать свою точку зрения. Я ела с аппетитом, моя плоть начала возвращаться, но я все еще быстро уставала.

Солдаты шли походным строем. Трис сидел на птице трей так, словно родился в седле. Для меня тоже была такая, но я предпочла не ехать верхом. Ходьба пойдет мне на пользу.

Огромная толпа собралась, чтобы посмотреть, как мы покидаем Йенхельм. Они заполонили улицы, высовывались из окон, сидели на водосточных желобах крыш высоко над нами. Слух о моем возвращении распространился, и жители Йенхельма толпились, чтобы увидеть свою бывшую королеву. Люди всегда очень гордились моей репутацией, какой бы мрачной она ни была. Они, без сомнения, слышали, что я состарилась, а потом ко мне вернулась молодость. Я устроила им настоящий спектакль.

Я надела свои старые кожаные доспехи. Они были скрипучими и жесткими от долгого неиспользования и нуждались в хорошей смазке. Кроме того, они были пробиты в нескольких местах во время сражений, в которых я участвовала, и они мне больше не подходили. Это были те самые доспехи, что были на мне в тот день, когда я сражалась с Сильвой на До'шане. Пара шрамов на коже до сих пор напоминали мне о том бое. Сссеракис обернул мою тень вокруг меня, как плащ, и я смотрела на них горящими глазами, что, казалось, приводило толпу в восторг. В этом был какой-то праздничный дух.

Гребаные дураки! Никто из них даже не понял, что именно поэтому я и ушла. Создавать кумиров из монстров — это безумие. Мне хотелось крикнуть им всем, что я не героиня.

— Улыбнись, мама, — сказал Трис, слегка наклоняясь с седла. Его птица трей продолжала свой путь, царапая когтями пыльную дорогу, ее перья испуганно взъерошились от шума. — Может, помашешь им своей теневой рукой? Дай им увидеть тебя.

В ответ я нахмурилась.

— Знаешь, мама, я никогда до конца не понимал, как тебе это удается. Эти люди любят тебя. Они пошли бы за тобой хоть в ад. Но временами ты бываешь такой угрюмой брюзгой. Я был веселым, доступным. Просто очаровательным. Я крал у Тора и отдавал людям столько, сколько мог, но они никогда не любили меня так, как любят тебя. — Он лучезарно улыбнулся и послал воздушный поцелуй смелой женщине в толпе.

Я обошла кучу мусора на улице, сохраняя на лице хмурое выражение.

— Они любят не меня, Трис. И никогда не любили. Все дело в репутации. В символе, который я олицетворяю. Могущество, сила, желание действовать против тех, кто правит. Они видят во мне Королеву-труп, женщину, которая восстала в одиночку и разрушила деспотичную империю.

— Что ж, ты это сделала. — Трис помахал толпе.

— Ты упускаешь суть, — рявкнула я. — Я разрушила империю, которая была не более и не менее деспотичной, чем любая другая. Я сделала это, выпустив на волю монстров, которые превращают людей в монстров. Я сделала это, спалив город до основания. Уничтожив всю династию. Я сделала это от боли, безумия и горя. Возможно, это было правильно, но то, как я это сделала, было неправильно. Не стоит меня за это боготворить.

— Значит, ты бы не стала снова убивать терреланского императора, будь у тебя такая возможность?

Я фыркнула. «О нет. То, что я сделала с Арасом Терреланом, я бы повторила еще сотню раз. Ублюдок это заслужил». И даже больше. Просто убить его трижды было недостаточно. Я просто сожалею, что вместе с ним убила половину Джанторроу.

Мы вышли маршем из Йенхельма и провели первый день в пути, от усталости у нас одна нога заплеталась за другую. Маршировать — вот, на деле, удел солдата. Жизнь солдата определяется не только сражениями, стоянием в карауле или славной битвой, но и маршем. Вот почему они всегда так зациклены на обуви. Трис дремал в седле, под глазами у него залегли тени — свидетельство того, что он не спал всю ночь напролет. Солдаты позади нас шутили, ворчали или играли в глупые игры. Я брела дальше, погруженная в свои мысли.

Время от времени я закрывала глаза, и передо мной возникали видения Другого Мира, как будто я двигалась сквозь него. Я почти испугалась, когда это случилось в первый раз. Вокруг меня бушевала битва, но на самом деле меня там не было.

— Ты видишь это? — спросила я.

— Хм? — лениво спросил Трис, приоткрывая один глаз. Я разговаривала не с ним.

Видишь что?

— Севоари. Я в гуще сражения.

Они все выглядят одинаково?

Я споткнулась о камень, чуть не упала, но устояла на ногах. Странно было идти по одному миру, но видеть другой. До моих ушей не долетали ни звуки битвы, ни запахи, которые, как я знала, должны были исходить от бойни, но повсюду, куда бы я ни посмотрела, существа набрасывались друг на друга. Некоторые из сражавшихся были маленькими, не больше землянина, другие — огромными, возвышающимися над землей гигантами. У одних были рога, у других крылья, третьи все еще были зверями, передвигающимися на четвереньках, или слизняками, которые сочились наружу. Одна неуклюжая туша прошмыгнула мимо меня на тысяче маленьких ножек, которые выглядели так, словно принадлежали детям. Но у всех существ, сражавшихся и умирающих на этом поле, было одно и то же лицо. Доброе, пухлое личико с надутыми щеками, водянистыми глазами, пухлыми губами и орлиным носом.