Ухожу в предбанник, чтобы смочить тряпку в холодной воде. Протираю отцу лицо, шею, руки. У него жар — раньше с ним такое часто случалось, но в последние годы он стал слишком силён, чтобы чувствовать недомогание из-за исцеления людей и животных.

— Мой милый Федот, — мама склоняется к кровати отца, гладит его по скудным волосам. — Всё такой же красивый, как и раньше.

Пячусь к выходу, глядя на эту сцену супружеской любви. Мне нужно кое-что срочно проверить. Прямо сейчас.

Иду к яблоне, куда я часто приходил, если был голодным — поесть яблок.

Под яблоней я вижу то, чего больше всего страшился. Раньше за деревом стоял небольшой деревянный крестик — своего рода надгробие в память о женщине, которую Федот любил больше всего на свете. Теперь креста нет — он валяется неподалёку. А прямо возле яблони — огромная яма.

Значит отец, как только мы вернулись домой после тяжёлой ночи, не отправился спать. Он пришёл прямо сюда, под эту яблоню.

Стоял тут, думал о чём-то своём, а потом наклонился, схватил крест и зашвырнул его подальше. Я знал, что он ненавидит этот крест. Этот кусок деревяшки означал, что у него нет жены, что она умерла много лет назад. Именно я ставил новый, когда старый крест высыхал и трескался, а подножка гнила в земле.

Он выкинул его, и наверняка был очень зол в этот момент.

А потом он стал копать яму, той самой лопатой, что я купил в городе. Впрочем, сути это не меняет. Не будь лопаты — он выкопал бы её голыми руками. Судя по земле, разбросанной как попало вокруг, рыл он быстро и отчаянно.

— Что же ты наделал? — спрашиваю в воздух.

Некоторое время кажется, что Веда мне ответит, но девушка-дух не показывается.

Что же это получается? Пока мы со Светозарой и Никодимом пили пиво в кабаке, Федот раскапывал могилу собственной жены? Пока мы поднимали тосты за наше здоровье, папаня доставал из ямы скелет Душаны? Складывал кости в мешок, чтобы отнести их в дом.

— Ты, наверное, удивлён? — спрашивает мама из-за плеча.

Вздрагиваю от неожиданности. Теперь мы оба стоим рядом с её пустой могилой.

— Вижу, что удивлён.

— Уж конечно! — говорю. — Мы с отцом много лет жили одни, а теперь оказывается, что ты снова жива!

— Извини…

— За что ты извиняешься?

— Не знаю, — вздыхает. — За то, что снова ожила?

— За такое нельзя извиняться. К тому же, от тебя ничего не зависело. Ты ничего не сделала.

— Но ты всё равно злишься.

— Да, злюсь, — говорю. — Потому что… не знаю почему.

— Сынок, иди сюда.

Душана снова меня обнимает. По-доброму, по-матерински. Разум очень хочет поверить в происходящее, но сердце отказывается. Это слишком хорошо, чтобы быть правдой. Я — простой человек, и не привык к настолько удивительным событиям. Монету найти в грязи — это чудо, от нечисти ночью убежать — это чудо. Есть сотня видов везения, но не это! Человек, пятнадцать лет пролежавший в земле, не может просто встать и продолжить жить как раньше.

Или может?

Я уже ничего не понимаю.

Только одно можно сказать точно: все эти годы отец мечтал именно об этом. Лично мне даже в голову не пришло, что человека можно выкопать из земли после стольких лет и попросту… вылечить. Вернуть к жизни, точно смерть это очередная болезнь, которую можно обратить вспять.

— Это так странно, — говорю.

— Представь, каково мне! Последнее, что я помню — вышла во двор водицы попить, почувствовала слабость и в обморок упала. Прихожу в себя, а Федот полысел и морщинами покрылся. А сынишка мой совсем взрослым стал.

— Я бы удивился.

— Вот-вот.

Душана принялась расспрашивать меня о моей жизни, что поменялось за эти годы. Оказалось, что ничего особо не поменялось: мы всё так же работаем в поле, ходим в церковь к новым богам и приносим подношения старым. Чудищ стало больше, как будто, но точно сказать не могу.

Отдельной темой стало, как у такого красавца до сих пор нет жены. А я и сам не знаю. Вспоминаю Снежану, уехавшую в столицу, и невольно грущу. Снова думаю о том, как бы мне, простому смерду, оказаться с ней на одном уровне.

Мы сидим на небольшой лавочке у сарая. Я вспоминаю жизнь, а глазами посматриваю на улицу. Люди ходят мимо нашего дома, смотрят на нас, и улыбки пропадают с их лиц. Многие крестятся, другие сразу убегают.

Я их понимаю: самому хочется сделать то же самое.

До сих пор не верится, что мама вернулась.

— Посторонись! Дорогу! — раздаётся со стороны.

Вскоре из-за угла соседского дома появляется наш поп, отче Игнатий. Сейчас на нём не длинная рубаха с жилетом, как во время службы, а простая рабочая одежда. Новость о мертвеце в селе до него дошла во время работы в огороде. Он даже умыться не успел — вся борода в пыли.