Встаю с лавки, помогаю Игнатию усадить батю на моё место. Теперь он сидит на ней рядом со своей женой. Душана кладёт голову ему на плечо и закрывает глаза, Федот кладёт свою на её. Выглядят как малолетки, за сараем обжимающиеся: счастливые, но слегка испуганные. Мама всё ещё молодая и красивая, а отец стоптался и сморщился, но это не мешает им обниматься как в день первого признания в любви.

Выглядят очень мило, но у меня внутри всё сжимается. Мама хоть и вернулась, но выглядит как-то не так. Будто не хватает в ней чего-то, что обязательно должно быть в человеке.

— Так, — произносит Игнатий. — Коли жена твоя святой воды не боится, то и чудищем её назвать нельзя. Но я запрещаю тебе более людей оживлять, ясно?

— Ясно, отче, ясно, — вздыхает Федот.

— Нет, ты не понял. Сейчас к тебе половина деревни придёт с просьбой оживить сыночка, дядюшку, сестрицу и второго кума по маминой линии. А вторая половина… придёт сделать то же самое. Но если ты ещё раз человека оживишь, отлучу от церкви, понятно?

— Понятно, отче.

— Я ещё никогда такого не делал, но тебя отлучу. Нельзя обычному человеку Господу вызов бросать — ничем хорошим это не кончится.

— А животных можно оживлять?

— Нельзя. Ни животных, ни людей, никого. Живых лечить можно, мёртвых нельзя. Пусть Душана и псина Ермионии остаются единственными мертвецами в Вещем, поняли? Тимофей?

— Что? — спрашиваю.

— Ты понял?

— А я-то тут при чём?

— Ты всегда причём. Если что в Вещем происходит, ты всегда оказываешься зачинщиком.

— Поняли мы, отче, — отвечает папаня. — Никаких мертвецов.

В голосе папани читается истинное облегчение. Он и не собирался больше никого оживлять — ему нужна была только его жена. Теперь же, когда к нему будут приходить жители села, он сможет им отказать, сославшись на попа. Мол, это не я против, а церковь. И сразу все вопросы отпадают — против слова священника мирского никто не пойдёт.

— Пока, — произносит мама в спину Игнатия.

Поп даже не обернулся: идёт прочь широкими шагами. Неподалёку появляется Никодим, но Игнатий забирает приёмного сына с собой, не дав даже приблизиться к дому. А жаль, сейчас бы мне не помешала компания нормального человека. Не живого мертвеца.

Ближе к вечеру появляются первые гости. Весь день соседи обходили наш дом стороной, но осмелели только к закату. Первой появляется бабка Хранимира, за ней Мелентий, Веня Гусь, Светозара. Сначала они ведут себя настороженно, держатся на расстоянии, но постепенно лёд тает: Душана оказалась не умертвием, а вполне живой, нормальной женщиной. Именно такой, какой её запомнили старожилы. Мама всех встречает, радуется, обнимается.

Постепенно в нашем дворе собирается большая толпа людей, чтобы посмотреть на произошедшее чудо.

— Волибор, — говорю, завидев здоровяка, направляющегося к нам. — Ты уже слышал, что произошло?

— Ага, — отвечает настороженно. — Поэтому и иду.

— Люди говорят, что Душана — та же самая, что и прежде. Что в ней не чувствуется никакой тьмы. Такое чувство, будто только мне одному она кажется пугающей и отталкивающей. Проверь её своей силой, а?

— Сейчас…

Волибор умеет чувствовать силу других людей и сам, частично, защищён от неё. Например, если человек может вызвать струю кипятка из ладони, Волибор узнает об этом за несколько саженей. Всех других людей она ошпарит, а с него стечёт, как с гуся вода. Вот такой у нас человек живёт: и волшебством не ранить, и мечом тоже.

Мужчина уходит, а я стою поодаль и смотрю, как он разговаривает с Душаной. И не просто разговаривают, а смеются, пихают друг друга по-дружески. Вспоминают какие-то старые времена.

— С ней всё в порядке, — произносит он, возвратившись.

— Точно?

— Самая живая, какой только можно вообразить. Да и будь она чудищем — домовой бы её в дом не пустил. А она ходит и туда, и сюда.

— Ладно, спасибо. Наслаждайтесь весельем, а я в дом.

Иду спать, поскольку чувствую, как сильно вымотался за последние пару дней. Двое суток на ногах, успел подраться с чудищем и побегать по лесу. Устал как физически, так и морально.

Просыпаюсь посреди ночи.

Душана сидит на моей постели, только два глаза сияют в ночи. Молча, как истукан.

— Ты что? — спрашиваю.

— Люблю тебя, — отвечает женщина. — Вот, пришла на сыночка своего посмотреть. Спи, не тревожься.

— С тобой всё в порядке?

— Как никогда, Тимофей. Как никогда.

— Ладно.

Опускаю голову обратно на кровать, однако спать совсем не хочется. Продолжаю лежать, глядя в темноту. Только едва тихое сопение мамы раздаётся в тишине. Не уверен, что я вообще когда-нибудь смогу заснуть в этом доме, зная, что вот так проснусь однажды и увижу её, глядящей на меня.

Мне кажется, или за весь сегодняшний день она ни разу не моргнула?

До появления крепости Стародум из земли остался 41 день.

На подходе к селу на воеводу напала тварь, которую он даже не видел.

Сражаться пришлось в полной темноте, но он победил.

Задушил чудище голыми руками.

С самого утра я встаю пораньше и иду к колодцу набрать воды.