Стилистика вырисовывалась всё яснее. Чистые линии, выразительная пластика, узнаваемые типажи. Всё должно было быть понятно ребёнку, но не примитивно. Красиво, но не слащаво. Поучительно, но не назидательно.

«Берия прав, — размышлял художник, поднимаясь со скамейки. — Это история о том, как простой человек может стать правителем. Актуальная тема».

Но показать нужно было не только восхождение к власти, но и цену, которую приходится платить. Иван-царь уже не тот беззаботный парень, что ловил жар-птицу. Корона накладывает ответственность, меняет человека.

Гоги вышел из сада и направился к своему району. Воронок всё ещё следовал поодаль — видимо, решили не терять его из виду совсем.

«Анимация, — подумал он окончательно. — Стиль, рассчитанный на экранизацию. Берии это понравится — он дальновидный человек, понимает силу кино».

Остальная дорога прошла в продумывании деталей. Какие эпизоды выбрать для иллюстраций, как расставить акценты, где добавить юмора, а где — лирики.

К тому времени, как он дошёл до барака, в голове уже складывался ясный план работы. «Конёк-Горбунок» должен был получиться ярким, добрым, но философски глубоким произведением — достойным и детской книжки, и будущего мультфильма.

Гоги заварил чай в знакомом глиняном чайнике и сел у окна с привычным блюдцем. Солнце клонилось к закату, окрашивая комнату мягким золотистым светом. За стенкой слышались приглушённые голоса соседей — Пётр Семёнович что-то рассказывал Василию Ивановичу, Марья Кузьминишна гремела посудой, готовя ужин.

Но к нему никто не заходил.

Гоги отхлебнул чаю, поставил блюдце на подоконник. Рука потянулась к карману, где лежала пачка «Беломора», но он остановился. После ареста курить хотелось постоянно — нервы давали о себе знать. Но каждый раз он себя останавливал. Не время расслабляться.

За окном проходили люди, спешащие домой с работы. Жизнь текла своим чередом, размеренно и спокойно. А он сидел в своей комнате, как в аквариуме, наблюдая за миром сквозь стекло.

Месяц назад его арестовали. Месяц назад чёрный воронок увёз его на Лубянку, где он чуть не расстался с жизнью. С тех пор соседи изменились — стали осторожнее, сдержаннее. Не то чтобы враждебно, но и близости прежней не было.

«Можно ли их винить?» — подумал художник, глядя на заходящее солнце.

Конечно, нельзя. В стране, где арест соседа может означать проблемы для всех остальных, осторожность — не трусость, а здравый смысл. Люди защищают себя и свои семьи единственным доступным способом — дистанцией.

Пётр Семёнович всё ещё здоровался, но уже не заходил на чай без приглашения. Марья Кузьминишна по-прежнему интересовалась его здоровьем, но разговоры стали короче, формальнее. Даже Нина, с которой у него были особые отношения, теперь держалась на расстоянии.

Гоги допил чай, снова потянулся к сигаретам и снова остановился. Курение не решит проблему одиночества, только добавит новую зависимость.

«А может, так и лучше?» — размышлял он, наблюдая за тенями на стене.

Близость с людьми означает ответственность за них. Если его снова арестуют, пострадать могут и те, кто рядом. Дистанция защищает не только его соседей, но и его самого — меньше привязанностей, меньше боли при расставании.

Но осадочек всё равно оставался. Человек — существо социальное, и даже понимая логику происходящего, он чувствовал горечь от изоляции.

Заварил второй чайник, налил в блюдце. Чай получился крепче, с лёгкой горчинкой. Подходящий для настроения.

За стенкой зазвучало радио — передавали сводку новостей. Привычные слова о трудовых успехах, международной обстановке, достижениях советской науки. Жизнь большой страны, частичкой которой он являлся, но от которой был отделён невидимой стеной.

«Художник всегда одинок», — подумал Гоги, вспоминая биографии великих живописцев.

Ван Гог умер в нищете и безвестности. Гоген бежал на Таити от цивилизации. Сезанн годами работал в одиночестве, не признанный современниками. Может, одиночество — неизбежная плата за право видеть мир по-своему?

Третий глоток чая принёс успокоение. Да, люди отдалились. Да, теперь он чаще остаётся наедине с собой. Но разве это так плохо? В одиночестве рождаются лучшие произведения, в тишине созревают самые глубокие мысли.

Рука в очередной раз потянулась к сигаретам, и в очередной раз он одернул себя. Если уж быть одному, то быть полностью — без костылей в виде никотина, алкоголя или других зависимостей.

Солнце село окончательно, за окном зажглись фонари. В комнате стало темно, но Гоги не спешил зажигать лампу. В полумраке думалось легче, образы возникали ярче.

«Конёк-Горбунок», — вспомнил он новое задание.

Сказка о простом парне, который становится царём. О восхождении из низов к вершинам власти. Очень советская тема, очень актуальная. И очень болезненная для того, кто сам оказался меж двух миров — ни простым человеком, ни настоящим художником при власти.