– Нет? – с меня слетели остатки сна.

Хотя чему я удивляюсь? В приюте теперь примерно сорок детей. Если я правильно посчитала…

– Ладно, сейчас придумаем, – поднялась я, оставляя напоследок поцелуй на лбу ребёнка. – Молоко есть. И приготовим что-то более существенное. Ты ведь мне поможешь?

– Конечно, – улыбнулась Софи. – А ты меня взамен выслушаешь? Хочу поделиться… А то поговорить не с кем, вокруг мальчишки и малышня.

– Разумеется, я с радостью, – отчего-то потеплело у меня на душе.

– А я говорила им, – Софи сидела на лавке под окном, помогая мне чистить клубни топинамбура маленьким, тупым ножиком и сразу же мыла их в тазике с водой, что стоял у её ног, – а они не верили.

– Что говорили?

Софи улыбнулась и повела плечом:

– Что готовить, это легко, было бы с чего. И работа на кухне, мол, не работа даже, а почёт и забава в одном лице.

– Милах небось сказал? – рассмеялась я.

– Угу… – старательно выскабливала она кончиком ножа тонкую кожуру из особенно неудобных участков клубня.

– Так чего мы мучаемся? – поднялась я с пола, где на расстеленном полотенце перебирала фасоль. – Нужно его и позвать, раз умный такой!

Совсем недавно мы выяснили опытным путём, что для того, чтобы малышня не мешала работать, нужно её попросить помочь… К сожалению, когда дело касалось трудоёмкой и монотонной работы, надолго детей не хватает и, от греха подальше, они спешат ретироваться из помещения, прячась от трудностей и дел где-то в недрах дома.

Таким образом, за эти пол дня, что мы с Софи провели на кухне, здесь побывало двенадцать ребят, что попеременно заверяли нас в своём желании помочь.

А работы и правда было много! И разной, каждому на выбор: следить за огнём в плите и каминах. Заготовить хвороста про запас и хотя бы на завтра. Мыть и чистить овощи. Наносить воды для приготовления обеда и ужина. Принести воды для купания малышей на ночь и стирки. Сама стирка, штопанье одежды. Нарезка трав для лекарств и для супа (сейчас это было одним и тем же, выбирать здесь особо не приходилось). Помочь мне перебирать крупы и бобы, которые, как оказалось, принесли с собой «дети Гейла». Помыть баночки и бочонки для будущих заготовок на зиму. И многое другое…

Милаха я нашла сражающимся с крапивой. С красными по локоть руками из-за ответных ударов противника, но счастливого до невозможности. Сама ему разрешила недавно выйти, и вот результат.

Меня даже потянуло сказать ему, что раз уж он крапиву уложил, зная, что я и её собиралась заготовить на зиму для кровоостанавливающего настоя и ради витамин, то пусть теперь он порежет толстые стебли и положит сушиться!

Но, знаю, что делать этого ни один ребёнок не будет. Потому что «кусачку» бить весело и ничего, если она ответит на это. А вот в «мирное время» позволять ей себя кусать, это с родни издевательства и преступления над собой.

Да и я выбрала для малыша дело «поинтереснее».

– Кто говорил, что на кухне работать, это забава, Милах?

Он осторожно, будто мог сломать важный для себя инструмент, положил палку к своим ногам и поднял на меня своё недоумённое, светлое личико:

– Я?

– Ты-ты, – кивнула, сдерживая улыбку, – поэтому, идём!

Так я и вернулась к Софи с помощником, отобрала у неё ножик, которым, чтобы порезаться, нужно было ещё очень постараться, и посадила за чистку топинамбура Милаха.

Софи перебралась ко мне на пол, садясь рядом на коленки, и безропотно взялась перебирать своими тонкими, белыми пальчиками фасоль.

И теперь рябые, красные и белые бобы с глухим стуком принялись падать в баночки куда более живо и весело!

За работой и негромкой беседой обо всём на свете и ни о чём, мы не сразу поняли, что Милах всё так же сидел на лавке и терпеливо, медленно-медленно орудовал ножиком.

– Какой ты молодец, – похвалила я его, сдувая со лба выбившуюся тёмную прядь волос.

Косынка меня не спасала, а лентами или верёвочками я так и не научилась крепко схватывать волосы в хвост.

– Ну, так, хоть и не мужское это дело, – пробормотал Милах и высунул кончик языка от старательности, – но я, – поднял он на нас горящий решимостью взгляд, – мужчина! А мужчины должны отвечать за свои слова.

От умиления я едва не прослезилась. Но ничего ему не ответила, боясь смутить и сбить этот хороший, правильный настрой, за который его можно было лишь похвалить.

Или даже, более того – уважать.