Но неправильность ощущалась сразу, словно фальшивая нота в знакомой мелодии. Деревня безмолвствовала. Ни детского смеха, ни женских голосов, ни стука топоров, ни блеяния коз. В середине дня, когда поселение должно быть наполнено жизнью, здесь царила тишина кладбища.

Михаил замедлил шаг, впитывая информацию всеми органами чувств. Хронометр на груди едва заметно вибрировал — признак временных искажений. Амулет Теневого Шёпота нагрелся сильнее, предупреждая о скрытой опасности. Он ощущал на себе взгляды из-за полуприкрытых ставен, чувствовал напряжение, висящее в воздухе.

Пять лет назад он бы ворвался сюда, требуя ответов и готовый к бою. Сейчас он понимал — за показной враждебностью деревенских чаще всего скрывался просто страх. И как винить их, когда скверна часто приходила в облике друзей и соседей?

Он размеренно, не пытаясь скрыться, вышел на центральную площадь и остановился, развернув плечи так, чтобы стали видны символы Школы Текущей Воды, вышитые на его одежде. Затем медленно повернулся, показывая отсутствие оружия в руках.

— Я путник из Школы Текущей Воды, — произнес он негромко, но в мертвой тишине деревни его голос прозвучал как удар колокола. — Ищу старейшину селения для разговора.

Тишина давила на барабанные перепонки. Где-то вдалеке каркнул ворон, и этот звук показался неприлично громким. Наконец, дверь самого крупного дома у площади со скрипом отворилась.

На пороге появился сутулый старик, опирающийся на корявый посох из горной сосны. Его лицо напоминало древний пергамент — такое же желтоватое, испещренное морщинами, которые складывались в причудливый узор вокруг глаз и губ. Но эти глаза — мутно-серые, слезящиеся — смотрели удивительно цепко, оценивающе.

— Господин издалека? — спросил старик, и его голос оказался неожиданно сильным для столь хрупкого тела. — Путники нечасто забредают в наши края. Особенно… такие.

Он выделил последнее слово, и Михаил понял — старик опознал символы на его одежде. Знал, что означает посещение мастера из Школы Текущей Воды.

— Путь был долгим, — ответил Михаил, выбирая нейтральную формулировку. — Я ищу информацию, которая может помочь многим.

Старик переступил с ноги на ногу, словно пол под ним внезапно раскалился. Взгляд скользнул куда-то за спину Михаила, к горному хребту на севере, затем вернулся.

— Чем может помочь скромная горная деревня такому… гостю? — В голосе звучало напряжение, смешанное со страхом и… виной?

Михаил сделал шаг вперед, заметив, как старик инстинктивно отшатнулся, хотя пытался скрыть это движение.

— Я ищу тех, кто невосприимчив к скверне, — сказал он прямо. Годы опыта научили его, что правда, высказанная без обиняков, часто экономит время и силы. — У меня есть информация, что в этих краях такие люди встречались.

Лицо старика застыло, словно вылепленная из глины маска. Рука, держащая посох, побелела от напряжения.

— Не знаю, о чем вы говорите, господин, — произнес он, избегая прямого взгляда. — Мы — обычные горцы. Выращиваем то немногое, что позволяет почва, пасем коз. Скверна… — он запнулся, облизнув пересохшие губы, — мы слышали о ней, но она держится в низинах. Нам нечего предложить вам.

Ложь звучала в каждом слове. Не в самих фразах, но в мелких телесных сигналах — дрожании уголка губ, учащенном дыхании, избегающем взгляде. Михаил видел слишком много лжи за эти годы, чтобы не распознать ее.

— Я не принесу вреда, — сказал он мягче, используя особый ритм речи, которому научился у мастера Юнь Шу. — Но мне нужна правда, если вы хотите защитить своих людей.

Старик смотрел долго, изучающе, словно видел перед собой не человека, а загадку, требующую решения. В его взгляде мелькнуло что-то, похожее на надежду, но тут же угасло, сменившись обреченностью. Плечи поникли, и он кивнул:

— Идемте в дом, господин. Не стоит говорить о таких вещах под открытым небом.

Произнесенная фраза была обыденной, но интонация заставила Михаила насторожиться. В голосе старика звучало не просто приглашение, но предупреждение. “Под открытым небом” — под наблюдением? Чьим? Он бросил короткий взгляд на окружающие скалы, но не заметил ничего необычного.

В доме старейшины пахло сушеными травами, дымом очага и чем-то еще — сладковатым, тошнотворным. Запах не концентрировался в одном месте, а словно просачивался сквозь стены, пол, потолок. Скверна. Не явная, не агрессивная, но присутствующая — как плесень, проникающая в дерево.

Хронометр на груди нагрелся сильнее, и Михаил ощутил легкое давление на виски — верный признак временных искажений. Здесь время текло неравномерно, с едва заметными завихрениями и пульсациями, словно река с подводными течениями.

Старик представился как Тан Ло, старейшина деревни четвертый год после смерти предыдущего. Его жена, женщина с каменным лицом и потухшим взглядом, бесшумно поставила на стол две чашки с травяным отваром и тут же исчезла в задней комнате, не проронив ни слова.