— Эта подстилка всегда согревала постели мужчинам вашего рода! — искривила губки в злобной гримасе красавица.

— Ну вот видишь! Сама понимаешь. А почему — вашего рода? Разве этот род и не твой тоже? — удивился Каннут.

— Нет! Никогда у меня не было ничего общего с вами — тупыми, грязными дикарями!

— М-да… Чем же тебе так насолили наши родственники, что ты даже спустя столько лет не можешь спокойно говорить о них?

«А ведь кричать она не спешит. Видно, понимает, что это дело такое — палка о двух концах! И Зальм, наверное, ревнив, как сто мавров!».

В ответ на его вопрос Гудрун выругалась, скрипя зубами. Грубо, даже грязно выругалась на смеси общего и наречия северян. За прошедшее время память тела понемногу возвращалась к нему, в том числе и язык Севера.

— Ого! Такая красавица знает такие выражения? А говоришь, что ничего общего с нами у тебя нет! — усмехнулся парень.

— Что ты хочешь от меня? — приподняв верхнюю губу, за малым — не зарычав, прошипела Гудрун.

— Видишь ли, красавица… Я совершенно не помню родных. Я думал, что ты сможешь мне рассказать о них. Но вот теперь сомневаюсь в том, что ты скажешь мне что-то толковое.

— Про своих родных хочешь услышать? — выгнула брови дугой женщина, — А ты правда хочешь услышать о них из моих уст?

«М-да… все-таки она очень красивая баба! И даже эта ее злоба смотрится… притягательно, что ли? Эмоции-то какие сильные и честные?».

А вот то, что негромко говорила ему Гудрун, иногда переходя на шипение, а иногда — даже улыбаясь с удовольствием от высказываемых ею фраз, больше походило на ушат дерьма. Даже не так! Не ушат, а целую бочку дерьма, которую вылили на не ожидавшего такого напора и такой экспрессии Каннута. И парень с тревогой чувствовал сейчас, как по мере выливания на него этих нечистот, внутри него растет и ширится, захватывая все тело, темный, необузданный гнев.

— Заткнись! Заткнись, сука! — как будто со стороны он услышал свое собственное шипение, перерастающее в рычание.

— Нет! Ты хотел услышать, так вот и слушай! — Гудрун в азарте даже приподнялась выше, забыв, что сейчас она голая.

— Ар-р-р-х-х…

Плехов и сам не понял, как он смог так прыгнуть — со скамьи у стены прямо в лохань, откуда продолжала извергать площадную брань его вот эта самая якобы сестра. Оседлав ее сверху, не давая подняться, Каннут схватил ее за шею.

— И что? Убьешь меня? Да? А потом Зальм тебя распнет на воротах нашего замка! — улыбаясь, выплюнула она ему в лицо.

— Убить? Надо бы… Но я придумал кое-что получше, сука! Открой рот! Я сказал: открой рот! — взбешенный Каннут перехватил ее руки и прижал в краю бочки.

— Ты… скотина! Ты — настоящий Бьергсон! Сволочь! Дикарь! — билась женщина, пытаясь вырваться.

— Я сказал тебе… открой свой поганый рот! — Каннут рывком стянул с себя штаны и приподнялся, приблизившись к лицу женщины.

— Я… Я откушу тебе его! Только попробуй! — Гудрун вновь попыталась вырваться из его рук, но парень перекинул одну ногу поверх края бочки и прижал ее руки ногой.

— А вот так? — он, чуть изогнувшись, нащупал на ремне ножны и потянул из них кинжал, упер его острие в шею женщины, — Дернешься, вздумаешь кусаться — и я убью тебя! Подумай о своих детях. Младшему сколько? Пять? Совсем кроха… Остаться сиротой в таком малом возрасте! Открывай рот — я тебе сказал!

— Ты не посмеешь…

— Да-а-а? А ты смеешь так поливать дерьмом моих родных? Смеешь? Ну так чего ты ждешь от меня? От дикого, сумасшедшего Бьергсона? Открывай рот, я сказал. Не оставляй детей сиротами! Вот так… молодец! Наклони голову. Наклони голову, я тебе сказал! Ближе ко мне… Вот так! Все верно! Молодец! У тебя красивые губы, это видно всем. Но не все знают, что они еще мягкие и нежные!

Дергая бедрами, Каннут прикрыл глаза:

— Вот так-то лучше! И твой рот не изрыгает сейчас дерьмо, а занят совсем другим делом. Можешь еще язычком поработать. Ты слышишь меня, сука?!

Парень нависал над женщиной всем телом, когда услышал снизу булькающие звуки.

— Что? Ты что-то хочешь сказать? Опять будешь изливаться бранью?

Гудрун пытаясь отдышаться, захлебываясь воздухом, прохрипела:

— Сволочь! Я же задохнусь так…

— Да? Ладно, согласен. Разворачивайся…

Перехватив ее руки, помогая себе ногой, он рывком развернул женщину и повалил ее на край бочки.

— Стой так!

— Больно! Мне больно, скотина!

— Ладно. Встань повыше, обопрись на руки. Вот так!

Гудрун приподнялась, и Каннут с удовлетворением осмотрел ее красивую задницу с белой кожей.

— Хороша! Ох, как ты… хороша! Вот так! Во-о-т…

Женщина стояла на четвереньках, опустив голову на руки, вцепившиеся в бортик бочки. Плескалась вода, чуть слышно порыкивал от удовольствия «скотина и сволочь». А потом Кан с удивлением почувствовал, как Гудрун начала чуть подаваться ему навстречу. Сначала почти незаметно, но потом — все сильнее и сильнее. И вот она уже застонала, а потом и прикусила себе запястье. Парень поднажал.