— С ними говорила.

Они ненадолго замолчали, чтоб перевести дыхание. Промозглый ветер снова заиграл свою мелодию. Йерсена глубоко вдохнула, думая, как надавить на самое больное.

— И знаешь, каждый раз я думала: годись ты хоть на что, тебе давно бы уж нашли невесту. Ладно мать с отцом, они в тебе давно уж разочаровались, но ведь и брат Бурхард не спешит. И он прекрасно знает, что нет женщины в здравом уме, что пожелала бы с тобою быть. Тем более уж нет семьи, какая за тебя бы захотела дочь отдать. И потому ты носишься тут, тычешь писькой в каждую вторую, думая, что этим компенсируешь свое убожество. Но только никому ты никогда не будешь нужен.

Он теперь давил улыбку — жалкое ее подобие, что не скрывало, как она сумела его зацепить. Йер снова рассмеялась.

— Орье нужен, — резко гаркнул Йергерт. На лице играли желваки. Он встал. — Пойду прямо сейчас ей засажу, чтоб ты не забывала, на что именно она сменяла вашу “дружбу”.

Йер не стала отвечать — смотрела молча, как хлестнули волосы, когда он уходил, чеканя каждый шаг. Могла бы крикнуть гадость вслед, но было ни к чему. На сей раз она победила, хоть последнее словцо осталось не за ней.

Гертвиг наблюдал за тем, как морочатся облака над лентами блестящих рек в предместьях и долине.

Именно сегодня мысли отчего-то были удивительно ясны, но оттого лишь хуже: понимал, на что он сделался похож. Моменты просветления давно уж приносили горечь, а не облегчение: воспоминания услужливо носили сцены унизительные, стыдные и страшные — как он срывался на полусестер, ни в чем не виноватых, как девчонка из послушниц отыскала его среди ночи в луже собственной мочи и как магический светляк, зависший над ее плечом, казался не то фонарем, с каким к ним приходили в подземельях и застенках Полуострова, не то дрожаще тлеющими угольками, что единственные освещали то безрадостное заточение, когда блюющих узников бросали в темноте давиться рвотой.

Он садился на излюбленное место и смотрел в долину, чтобы застарелая привычка возвратила в реальность, отвлекла и, если повезет, укутала спасительной апатией.

Ему гораздо проще было раствориться в ней и позабыть, как мало оставалось в нем не то что от себя — от человека, и как быстро он терял и это.

Иногда заглядывался на обточенные ветром скалы, думая, что, может, лучше было бы все кончить, пока он еще осознает себя. Но правда была в том, что умереть — теперь уж слишком сложное усилие, и время, когда сил еще хватило бы, ушло. Теперь он только доживал — так Духи покарали малодушие: давно ведь мог бы спрыгнуть, жизнь другим не омрачать.

В рассеянности, он не сразу понял, как прошел, почти не глядя, сын — куда-то в дальний двор фирмария. Он появлялся редко до того, что Гертвиг даже не признал его сперва, а как признал — встревожился, но тут же вспомнил, что никто уже не ждет ни реакции, ни даже проблеска ума во взгляде.

Гертвиг предпочел не двигаться, не выдавать, что нынче он в себе, лишь спину взглядом проводил.

Подспудно что-то укололо: Йергерт будто бы специально не смотрел. И Гертвиг отстраненно, словно и не про себя, подумал: интересно, каково оно — быть отвратительным убожеством в глазах родного сына.

Ощущает ли тот вовсе себя его сыном спустя столько лет беспомощного неучастия?

Ползущие по небу облака ответа не несли, и Гертвиг утомленно смежил веки. Он хотел бы сделать что-то, попросту сказать хоть что-то, пока мог еще упомнить, зачем это надо.

Снова посмотрев на отражение небес в далеких лентах рек, он отстраненно рассуждал, достанет ли ему еще на это сил, и даже не заметил, как минуло время, только понял вдруг, что сын уже идет назад.

— Пойди сюда.

Отвыкшее от разговоров горло подчинилось неохотно, голос вышел угасающе пустым.

Не ожидавший Йергерт вздрогнул, замер, покосился недоверчиво. В чертах была досада, с нею — раздраженное недоумение. На счастье, Гертвиг уж давно привык не замечать столь многое, что мог и это предпочесть не замечать.

— Я слышал, что ты ездил выполнять какое-то селянское задание на днях. И быстро возвратился. Это хорошо. Ты молодец.

Слова не складывались в речь — лишь в рубленые фразы, значащие слишком мало и не говорящие того, что он хотел сказать. Гертвиг глубоко вдохнул, готовясь попытаться снова.

— Я в последний раз куда-то ездил еще в прошлом месяце. Минуло полторы декады, — холодно напомнил Йергерт.

— Вот как?.. — Гертвиг был готов поклясться, что прошла от силы пара дней. — Ну что же…

Он смотрел на четкий силуэт, очерченный против далекой смутной рыжины предместий. Ветер суетно перебирал полы плаща и путал волосы по темной ткани. Пламя танцевало зеленью, катясь с широких плеч.

Уже не мальчик — юноша почти тех самых лет, в какие Гертвиг уже стал отцом и был отправлен воевать. И эта мысль была невыносимо жуткой, потому что он представил вдруг отчетливо и ясно, как все в те же битвы в тех же хлябях Полуострова пошел бы Йергерт — вот таким, какой стоял сейчас.