Ну а что расскажешь — будто и упоминания не стоит. Что сказать? Что как-то раз Верховному Магистру приключилось вступить в кучу конских яблок в самом центре верхнего двора? Что копша снова утащил кого-то из приютских, потому что те все повторяют сказки про сокровища?

— Не два. Другие приезжали до тебя. Мерген, помнится, рассказывал, что в том году табак взошел отлично, но селяне к осени едва не брали штурмом ратушу: в предместьях слишком неспокойно стало.

— А, да, было дело… — подтвердила Йер. — И в этом снова приходили — лучше-то не стало. Братьев не хватает, чтобы разгонять всех тварей и разбойников, и на доске листы висят декадами, пока чернила не слезают…

Йергерт чуть поморщился, нахмурился.

— Да, слишком затянулось это все.

— Ну да…

Йер замолчала, комкая в руках подол плаща. Ей нужно было рассказать про Гертвига — но как?

— Еще в фирмарии один брат со скалы упал. Его потом из мельничного колеса достали в Хойме.

— Кто? — мгновенно подобрался Йергерт.

Йер могла поклясться: он подумал про отца.

— Брат Арношт. Помнишь, он еще все время мелким предлагал вина глотнуть?

— А, тот, с дурацкими усами? Жаль. Он славный был, хоть странный.

— Жаль, — тоскливо согласилась Йер. — Как будто замок избавляется от тех, при ком мы выросли.

Он затянулся трубкой и без лишних слов подсунул ее Йер — она взяла и глубоко вдохнула горечь табака. Когда вернула, разглядела взгляд — украдкой, искоса, исполненный сомнений. Ей несложно было догадаться, что его тревожит.

— Спрашивай. Что ты хотел узнать на самом деле?

Йергерт криво усмехнулся.

— Отвратительно, да? — он всего-то тянул время. — Ты же видишь меня насквозь, как и я тебя. И оба это ненавидим, но поделать ничего не можем.

— Так уж насквозь? — Йер заспорила из вредности. — Так спрашивай уже.

Он тяжело вздохнул и вперил взгляд в струи дождя, дождался, пока отгремит очередной раскат…

— Как там родители? — решившись, быстро выговорил он, понизив голос. В шепоте знакомая Йер низкая вибрация усилилась, опять разогнала мурашки.

Он сказал “родители”. А значит, он не знал про мать.

Должно быть, что-то проступило в ее позе или же лице, но Йергерт понял.

— Что случилось? — тон его сменился. — Говори уже!

Она втянула воздух через зубы, собираясь с духом. Кто же знал, что Гертвиг с его просьбой будет меньшей из ее проблем? Позволено ли ей вообще сказать ему о Вельге здесь, под Линденау, где когда-то в плен попал его отец?

— Когда я уезжала из Лиесса, Гертвиг подходил ко мне, — опасливо проговорила Йер и облизнула губы. — Он хотел узнать, не умер ли ты. Если нет, просить, чтоб написал ему.

— И ты ждала все это время, чтоб сказать?! — зло рявкнул Йергерт

— А, ну да, мы же с тобой друзья, чтоб я передала прямо при встрече! — тут же взвилась Йер, испуганная своей уязвимостью перед грядущим разговором.

— Это поважнее наших дрязг! Ты в самом деле так цепляешься за детские обиды?

— Поважнее для кого? — окрысилась Йерсена. — С каких пор тебя вообще это волнует, ты отца всю жизнь терпеть не мог!

— А это не твое собачье дело. От тебя всего и требовалось, что сказать простую фразу, а ты не смогла и этого. Была убожеством всегда и им остаешься. Столько лет прошло — а ничего не изменилось.

— Неужели? — Йер отчетливо почувствовала в груди гнев, и этот гнев был ей приятен. В нем огнем горело острое, почти забытое желание так ранить, так задеть, чтоб он запомнил это на всю жизнь. — Тогда давай я расскажу тебе еще одно! Об этом тебе не сказал ни Содрехт, ни брат Бурхард, ни отец, ни те, кто приезжал сюда передо мной. Твоя мать уж два года как мертва — повесилась в тот самый миг, как ты уехал. Тебя было видно со стены, когда об этом все узнали. И никто тебя не догонял, никто не написал письма.

Вдруг стало очень тихо — только дождь все шелестел, да где-то вдалеке бурчал волнами наползающий раскат. Нелепо громко прозвучала фраза судомойки из угла:

— … и он тогда сказал, что Духи одарили его знаком: дескать, надо пролежать всю ночь с нагой девицей, чтобы доказать воздержанность. Та, дура, согласилась…

— Что? — Йергерт выдохнул почти беззвучно, не способный до конца понять, сказала она правду или издевается.

Йер облизнула губы, уже тянущие скорой трещиной.

Она теперь сама спросила себя то же самое. Конечно, злилась и хотела зацепить — но ведь не так. Из сожалений лезло еще больше злости.

— То. Ветра над замком уж два года развевают по ней ленту.

Он не верил, но неверие сменялось на сомнение, затем — на страх и наконец — на липкий ужас. Йергерт больше ничего не говорил, не шевелился, даже трубка выпала из неподвижных пальцем, с глухим стуком шлепнулась на землю. Сумрак ночи прочертила молния и запоздало грянул гром настолько сильный, что, казалось, небо раскололось пополам.

— Ты врешь.

Йер ожидала, что он вспыхнет, может, кинется, в конце концов, метнется прочь, но он сидел парализованным, и каждые его слова звучали тише предыдущих.