Йоланда раскраснелась и сверлила Йер злым резким взглядом, будто та была виновна в этом. Будто могла дать ответ.

— В конце концов, — уже спокойнее продолжила она, — с тобой-то что не так, что ты не понимаешь этого?

Йер поджимала губы, чувствуя, как скапливается за ними вязкая слюна.

— Я этот дар просила. И хотела быть здесь, — отчеканила она. — Не ради благодарности, а ради службы.

С ней, должно быть, в самом деле что-то было совершеннейше не так. Всегда, с самого детства. И Йер осознала вдруг, что ей пора бы перестать пытаться убедить себя и всех вокруг в обратом.

Да, она была неправильной. И все же она лучше них — скулящих жалких чародеек, неспособных даже выполнить приказ.

— А вам бы уж определиться, — выплюнула она, обводя всех взглядом. — Если вы так жертвенно готовы принимать роль орденских сестер — то будьте ими, Духи бы вас драли. А пока покорность вам нужна затем лишь, чтоб себя жалеть — катитесь нахер. Хоть сегодня же идите и просите, чтобы вас отправили домой. Скажите, что вы не годитесь служить Духам — может, вас пристроят воспитательницами в приютах и наставницами чародейкам — всяко больше толку.

На мгновение Йер показалось, что Йоланда даст ей по лицу. Но вместо этого та быстро оглянулась, сжала зубы и склонила голову.

— Пойди и попроси за нас. Из всех лишь ты ничем не разозлила брата Ротгера — пойди к нему и попроси, раз не боишься и раз думаешь, что что-то может выйти из подобных просьб. Клянусь, если договоришься до того, чтоб мне позволили уехать… если сможешь хоть смягчить мне наказание, я вечно буду тебе благодарна. И любая из нас будет.

В тишине все взгляды обратились на двух чародеек: рыжую, склоняющую голову в униженом поклоне и нескладно тощую, не знающую, что ей говорить.

Йер понимала: ей Йоланду не перехитрить, та лучше нее понимала, как себя вести. Всего-то пара фраз — и все готовы были с нею согласиться и порвать Йерсену в клочья, откажись она.

— А ведь он говорил, что вечерами к нему можно приходить, чтоб извиниться… — выдохнул несмело кто-то.

В стороне забилась дрожью и завсхлипывала истеричная Геррада. Йер сцепила зубы.

— Может, если я пойду к нему, он в самом деле сделает все то, на что вы так надеетесь, и отыграется за вас на ненавистной Мойт Вербойн. Но, думаете, после этого он станет ласковее к вам?

— Раз уж ты говоришь об этом так… — Йоланда распрямилась. — Может, он и не смягчится к нам, но мы хоть попытаемся. И это будет справедливо — ведь твой Дом принес немало горя, именно он виноват, что мы сейчас здесь. И ты можешь хоть немного это искупить — хоть попытаться.

— Ты смеешься что ли? — выпалила Йер.

Лицо Йоланды видела одна она — ожесточенное и с меленько подрагивающей улыбкой — больше дерганной, чем торжествующей. И все-таки другие не могли знать, что та повела весь разговор так не случайно — а Йерсена это поняла.

И понимала, что другие теперь не отстанут. Ужас уступал ожесточению.

— Мы за ноги тебя оттащим, если не пойдешь! — выкрикнул кто-то.

И все загалдели, подтверждая, соглашаясь.

Йер могла только безмолвно думать, может ли и в самом деле обратиться хоть к кому-то, чтоб спастись.

Погода явственно менялась. К вечеру все чаще хмарилось, и наконец взвыл ветер, снова зарядила морось, пробирающая до костей, и вдалеке зарокотал подкатывающий все ближе гром — он обещал грозу.

К костру за своей порцией еды Йер потрусила, глубоко надвинув капюшон, и, хотя толстый ватмал и не промокал насквозь, докучливая сырость пробирала до костей — и мысли, о грядущем вечером, ей только помогали. Дождем прибило запах смальца, так что толком ощутить его случилось, только когда задымило из тарелки — шпик и каша, рыбная подливка — меленькие косточки топорщились из мякоти, как частокол.

Недалеко от кашеварского костра стоял навес — три стороны закрыты тканью. Его тесно облепили братья — лица хмурые и настроение невеселое. Казалось, было бы достаточно и искорки, чтоб недовольство вспыхнуло лесным пожаром.

Йер не слишком-то хотела есть одна. Еще сильнее не хотела возвращаться к чародейками и сидеть в шатре под сумрачными, выжидательными взглядами. Ее пока оставили в покое, но как соберутся сумерки… А если и отвертится сегодня, будет еще завтра, послезавтра…

Плащ все тяжелел от мороси, а воздух наполнялся запахом грозы — пройдет не больше часа перед тем, как разразится буря. Мрамор облаков на небе норовил окраситься чернилами, ворочался, утробно ворчал громом. Молнии над лесом вспыхивали каждый раз все ближе.