Йер стала пробираться через толкотню: возились женщины, спеша закончить до ненастья все дела, наемники бессменно гомонили. Под навесом братья отставляли миски, доставали кости и лениво резались в них под негромкий разговор и курево — почти как в ремтере. Йер разглядела Йергерта, но прошмыгнула с краю, понадеявшись, что выйдет незаметно.

На мгновение мелькнула мысль: а может, попросить его?.. Йер, не задумавшись, отбросила ее.

Отыскав торчком стоящее короткое поленце, она села, привалилась лбом к подпорке и рассеянно уставилась на лагерную суету, лениво возя ложкой.

— Нас в зиму ждет чума, — порою долетали до нее обрывки разговора.

Когда ветер заносило под навес, в лицо Йер ударял знакомый запах табака — Лиесского, с приятной благородной горечью, с кислинкой в послевкусии. На краткий миг ей чудилось, что она снова дома, в замке, что пропитан этим запахом от крыши до подвалов. Она чуть смежила веки, чтобы задержать подольше это ощущение, вдыхала глубже.

— Не нуди ты со своей чумой…

Вдруг вспыхнула особо злая молния, излишне яркая и для почти закрытых глаз. Гром следом звучал резко, оглушал.

Йер глянула на небо: дождь еще не хлынул, вдалеке плескало заревом зарниц, каких не ждешь по поздней осени — гроза шла долгая.

Туда же посмотрели рыцари.

— Ух и вольет, — сказал один из них.

— Заканчиваем. Нахер надо под дождем потом тащиться.

Они ловкими движениями смахивали кости по стаканам, пара уже поднялись, докуривали трубки, ожидали остальных.

— Идешь?

— Еще немного посижу, — ответил Йергерт.

Он единственный из всех не торопился подниматься и вытрушивал из трубки пепел под ноги. Йер про себя отметила, что в первый раз увидела его курящим.

— Рискуешь, — кто-то хохотнул в ответ. — Потом придется бегать с мокрой задницей.

— О собственной пекись, — лениво огрызнулся тот.

Они смешливо обменялись еще парой фраз и потянулись прочь — за ними унесло и запах табака, и атмосферу разговоров в ремтере — Йер проводила их глазами, полными тоски.

Гром снова заворчал, как будто недовольный их уходом. Тишина за ним последовала удивительно пронзительная, звонкая.

И тут вдруг хлынул ливень.

Плотная стена за миг разгородила лагерь. Резкие тугие струи барабанили по ткани, молотили непрерывной дробью, и, казалось, еще миг — пробьют навес, низвергнут ярость всем на головы.

Жутко было наблюдать, как разгулялась непогода.

— Духи гневаются, — тяжело вздохнула женщина в углу.

— Ох, гневаются… — согласилась с ней другая.

У границы шатра лужа разлилась рекой и пузырилась, точно закипевшая; летели брызги; вымочило кем-то снова позабытый на плетне чепрак, а сверху зло сверкали молнии почти без перерыва; гром не успевал стихать.

Поднялся Йергерт. И вдруг развернулся, подошел к Йерсене и сел рядом. Он принес с собою запах табака, и Йер не утерпела: снова глубоко вдохнула, чуть прикрыла веки, насладилась мигом прежде, чем почувствовать горечь досады: и чего пришел?

— Как Содрехт? — спросил он, как спрашивала и сама она в их прошлый разговор.

Йер знала: Йергерт не ходил и не проведывал его за эти дни ни разу. И теперь сидел почти что безучастный, только затянулся заново набитой трубкой и тягуче выдохнул густое облачко сизого дыма, быстро растворившеся в полумраке.

— Как и был: он поправляется, но медленно, — ответила она, кося глазами. — Если интересно, то сходил бы сам.

— Я не хотел.

Она цеплялась больше по привычке и не ожидала честного ответа. Думала, что огрызнется или просто промолчит.

А Йергерт даже не заметил ее удивления: пожевывал мундштук, не отрывал глаз от дождя — свет гаснущего дня лег отражением, изъеденным тенями от ресниц. Русые волосы лежали на плечах в сумбурном беспорядке — явно свежевымытые.

Она отвела глаза и опустила их на лужу, что по-прежнему кипела пузырями. Может, к лучшему, что у нее получится отвлечься от затеи чародеек.

— Чего ради вы все дружите? Вы еле терпите друг друга.

Ее голос почти слился с громом — до того, что Йер сама засомневалась, точно ли сказала вслух.

— А что еще нам делать? Ненависть разыгрывать? — Он снова затянулся, снова в нос ударил запах табака. Казалось, вместе с дымом Йергерт смаковал и фразу. — Содрехт рассудил, что не желает терять друга из-за женщины. А я не спорил.

— Только все равно ведь потерял.

— Я знаю.

— И зачем тогда все это? — Йер не удержалась, развернулась к нему и уставилась в упор.

— Если бы я не подыгрывал, то был бы мертв.

— Чего? — Она смотрела и не понимала, а он упивался ее удивлением.