Он повернулся, чтобы уйти, но я невольно окликнула его. —Макс.

Он обернулся. —Да?

— Твой… глаз… — я робко указала пальцем на свой висок. — Он все еще болит?

Он дотронулся до синяка и усмехнулся. —Пустяки. Напоминание о том, что ничто ценное не дается легко. Спокойной тебе ночи, любимая.

И он ушел, оставив меня на пороге с тарелкой фруктов, со стаканом «витаминной бомбы» и с еще более сложной игрой эмоций внутри. Страх никуда не делся. Но к нему добавилось что-то новое. Что-то теплое и опасное одновременно.

Я уже хотела закрыть дверь, как вдруг услышала его шаги, замершие в коридоре. И тихий, сдавленный, но идеально различимый голос. Он говорил по телефону. Не с деловым партнером. Не с подчиненным.

С Ромой.

Кровь отхлынула от лица. Я прильнула к щели между дверью и косяком, затаив дыхание.

— Ром, не звони мне и не ори, — его голос был низким, как рык хищника, но абсолютно спокойным. В нем не было ни капли гнева. Только холодная, смертельная уверенность. — Я её люблю.

От этих слов сердце упало куда-то в пятки и замерло. Он сказал это так просто. Так естественно. Как констатацию факта.

— Она не бегемот, — продолжил он, и в его голосе впервые прозвучало что-то кроме стали — презрение. Глубокое, бездонное презрение к тому, кто осмелился так думать. — Она самая прекрасная женщина. И если ты еще раз посмеешь мне позвонить… — он сделал микроскопическую паузу, и в ней повисла такая невысказанная угроза, что по коже побежали мурашки, — …тебе конец. Она моя. Точка.

Он не стал ждать ответа. Раздался короткий гудок отключения, а затем — абсолютная тишина.

Я отшатнулась от двери, как от раскаленной плиты. Руки задрожали так, что тарелка с фруктами едва не выпала из рук. Я прислонилась спиной к холодной стене, пытаясь перевести дыхание.

Я её люблю. Она самая прекрасная женщина. Она моя.

Его слова эхом бились в висках, смешивая ужас и какое-то щемящее, запретное, пьянящее чувство. Никто. Никто и никогда в жизни не говорил обо мне так. Не защищал с такой яростью и абсолютной верой. Даже если эта вера была частью его больной, собственнической одержимости.

Рома всегда унижал. Макс — возвеличивал. До небес. До статуса неприкосновенной собственности. Это было страшно. Это было… по-своему, потрясающе.

Я медленно соскользнула по стене на пол, не в силах стоять. Я сидела на холодном паркете, сжимая в руках тарелку с идеальными фруктами — символом его заботы, — а в ушах звучал его голос, полный холодной смерти для того, кто посмеет меня оскорбить.

Он не просто хотел ребенка. Он хотел меня. С какой-то безумной, всепоглощающей, пугающей силой. И эта мысль одновременно отвращала и притягивала, как пропасть.

Я была его. По его словам. Но что это значило? Быть его сокровищем? Его пленницей? Его главной ценностью?

И самый главный вопрос: могла ли я принять такую любовь? Такую… жестокую, собственническую, лишенную всяких сомнений? Или мне нужно было бежать от нее, пока эта любовь не поглотила меня с головой?

Но куда бежать? И главное — хватило бы у меня сил захотеть сбежать от человека, который впервые в моей жизни назвал меня самой прекрасной женщиной и был готов убить за меня?

Слова вырвались сами, прежде чем ум успел их обдумать. Подхваченная вихрем из страха, благодарности, щемящей надежды и того пьянящего чувства, что вызвали его услышанные слова, я сорвалась с места.

Я бросилась вниз по лестнице, не чувствуя под ногами ступеней. Сердце колотилось, вырываясь из груди. «Самая прекрасная женщина». «Я её люблю». Эти слова жгли изнутри, требуя действия, ответа, немедленного, пока не передумала, пока страх не вернулся.

— Макс! — мой крик эхом разнесся по огромному холлу. — Макс!

Он обернулся от стола в гостиной, где разбирал какие-то бумаги. На его лице застыло удивление, быстро сменившееся настороженностью. Он уже сделал шаг ко мне, вероятно, думая, что случилось что-то страшное.

Я подбежала к нему, запыхавшаяся, с развевающимися полами халата, и схватила его за руки. Его пальцы были твердыми и теплыми.

— Я согласна, Макс! — выпалила я, задыхаясь, глядя ему прямо в глаза, в этот все еще цветущий синяк, в разбитую губу. — Я тоже хочу от тебя ребенка! Я хочу твоего сына!