Мне показалось, что его светлость чуть нахмурился. Возможно, он, как и я, был здесь впервые, несмотря на то что его имение находилось неподалеку. Да и что было делать столь высокородному господину в таком месте, как это?

Когда мы выехали на деревенскую улицу, Жак выпрыгнул из экипажа и устремился к одному из домов. Перед этим домом герцог и остановил лошадей.

— Позвольте мне донести ваш саквояж, мадемуазель Эстре, — вежливо предложил он. — Он слишком тяжел для молодой барышни.

Но я поблагодарила его и отказалось. Мне не хотелось пугать ни роженицу, ни членов ее семьи. А появление в их доме хозяина провинции наверняка сильно бы их взволновало. Да и сам герцог, пожалуй, мог испугаться того, что он бы там увидел.

Чтобы войти в дом, мне пришлось чуть пригнуться. Меня сразу опахнуло тяжелым спертым воздухом, в котором чувствовался запахи и крови, и пота, и несвежей пищи.

— Женщина? — донесся до меня грубый мужской голос. — Кого ты привел, идиот? Женщины не бывают докторами.

Это меня уже не удивляло. Я бы скорей удивилась, встреть меня здесь по-другому.

Разговор происходил в соседней комнате, и я пошла именно туда. Впрочем, роженицы там не было, и я увидела только высокого и крепкого пожилого мужчину, женщину примерно того же возраста и Жака.

— Вы доктор? — недоверчиво спросил меня мужчина. — Хотя какая уже разница? Ступайте туда!

И он указал на завешенную пологом дверь.

— Только не думайте, что мы сможем вам хоть что-нибудь заплатить! — женщина посмотрела на меня исподлобья. — Эсме всё равно уже не помочь.

Неужели это была та самая мать Жака, которая послала его в город за помощью? Такая перемена в ее настрое показалась мне странной.

Но я не стала тратить время на разговоры и отодвинула полог.

По низкой деревянной кровати разметалась молодая женщина. Должно быть, она была без сознания. А ее огромный живот сказал мне, что роды пока так и не случились. У изголовья на коленях стояла плачущая женщина в годах. Значит, матерью была именно она.

Я не сразу заметила, что в комнате была и еще одна женщина. Она бросила на меня угрюмый взгляд и вздохнула:

— Зря вы приехали. Она не доживет до утра. У нее уже нет сил.

Комната была темной и грязной. Уже одно только это было опасным. Но изменить это я не могла.

— Мне нужна вода, — сказала я. — Много теплой воды. И много чистых тряпок.

Я сильно сомневалась, найдется ли в этом доме хоть какая-то чистая ткань. И кажется, сомневалась не одна я. Потому что пожилая женщина поднялась с колен и кликнула Жака.

— Беги домой и принеси все простыни, какие сможешь найти, — сказала она ему.

И мальчишка тут же скрылся из виду.

Я села на кровать, осмотрела роженицу. Она пришла в себя, но сил у нее было так мало, что она не могла даже кричать — только стонать. Бледные губы ее были искусаны до крови. Она смотрела на меня обезумевшим от боли взглядом и, кажется, уже ни на что не надеялась.

— Вы повитуха? — спросила я у той женщины, что сейчас стояла у окна.

Она кивнула и снова вздохнула:

— Ребенок пошел не так, как надо. Такое бывает. Бедняжка так намучилась.

Из-за плохого освещения я не сразу заметила темные пятна и на руках, и даже на животе лежащей на кровати женщины.

— Это синяки? — вздрогнула я. — Ее что, били? Муж?

Меня затрясло от негодования.

— Нет, — покачала головой повитуха, — ее муж помер пару месяцев назад. Потонул. Это свёкор. Характер у него тяжелый. Чуть что не по нему, сразу руки распускает. А может, и свекровь. Она тоже не сахар.

Мать роженицы всхлипнула, отвернулась.

Этот вопрос требовал выяснения, но не сейчас. И я решила вернуться к нему уже после операции. А в том, что операция потребуется, сомнений у меня не было.

— Я же сказала, что мне нужна вода! — закричала я, поняв, что мне ее так и не принесли.

Через минуту в комнате, наконец, появился таз с водой. Принесла его та женщина, что так неприветливо встретила меня. Я вымыла руки, надела халат.

В комнате не было стола, и хирургические инструменты мне пришлось разложить на табурете, на который я постелила взятое с собой полотенце. Я надела халат.

— Эсме ни на что не способна, — неприязненно бросила свекровь, — даже родить.

А потом она увидела в моих руках нож и взвизгнула: