Отсутствие пациентов дало мне возможность привести в порядок свои нарядные туфельки, который я купила перед выпускным экзаменом в университете. Тогда в Альтевии шли дожди, и туфли чуть потеряли свой первоначальный эффектный вид. А сейчас я аккуратно почистила их и признала вполне годными для бала.

Но чем бы я ни занималась, все мои мысли были обращены к бедняжке Эсме в Бёвроне. Ох, как я ругала себя за то, что уехала оттуда так скоро! Что, если ей стало хуже, и она нуждалась в моей помощи? Как я вообще могла оставить их там с малышом, пусть даже и в родительском доме? Да, они были еще слишком слабы, чтобы перевезти их к нам в больницу. Но я же могла остаться в деревне еще хотя бы на один день!

В итоге я плохо спала и когда утром вышла к завтраку, мадам Бернар сразу обратила внимание на мой уставший вид. Я не стала ничего скрывать и поделилась своей тревогой со всеми.

— Значит, вам нужно снова отправиться туда и убедиться, что всё в порядке. Не так ли, Климент? — спросила она у мужа.

— Именно так, дорогая! — подтвердил он.

Месье Бернар вернулся из поездки только ночью, и мне совсем не хотелось снова гнать его в дорогу. Поэтому я решила, что поеду в деревню одна, но он заявил, что об этом не может быть и речи. И позавтракав, мы тронулись в путь.

До Бёврона мы добрались куда быстрее, чем в первый раз. Когда наш экипаж остановился у дома родителей Эсме, на крыльцо выскочил Жак. Я ждала его первых слов с такой тревогой, что замерла, не в состоянии сделать ни единого шага.

И только когда он радостно закричал: «Мадемуазель дохтор приехала!», я с облегчением вздохнула.

Еще в прошлый раз я сказала Эсме, что ей нельзя залеживаться, и как только она сможет встать, то непременно должна это сделать. Но при этом утруждать себя ей нельзя было ни в коем случае. Просто время от времени подниматься с постели и делать несколько шагов по комнате.

Когда я вошла к ней, она как раз кормила ребенка. И я была рада убедиться, что малыш чувствовал себя хорошо и ел с большим аппетитом. А вот состояние самой женщины еще вызывало опасения. И потому я предложила ей поехать с нами в больницу, хоть и была уверена, что она откажется. Ей нужно было хорошо питаться и наблюдать за состоянием швов — а сделать это было куда проще в Тирелисе.

Чтобы убедить ее, я даже подготовила речь, но произносить ее не потребовалось, потому что Эсме согласилась на удивление легко. И позднее я поняла причину этого — семья ее родителей тоже была бедна, и она с малышом не хотела быть для них обузой. Так что даже несколько дней, проведенных в городе, были для них подспорьем.

Поэтому мы вернулись в Тирелис вчетвером, и в палате нашей маленькой больницы появилась первая пациентка.

Но когда мы добрались до больницы, оказалось, что у нас были гости. Я увидела женщину лет сорока, которая поприветствовала меня с большим почтением.

— Я Леони, жена Амбуаза Кендала, — сказала она. И торопливо добавила, заметив, должно быть, что я испуганно вздрогнула: — Нет-нет, мадемуазель, мой муж чувствует себя прекрасно! Собственно, именно поэтому я и приехала. Он отправил меня сюда, чтобы передать вам слова благодарности и небольшой подарок.

— Это вовсе ни к чему, сударыня! — возразила я. — Помогать пациентам — мой долг. И я получаю жалование из городского бюджета.

В ответ на это мое заявление она только насмешливо фыркнула.

— О, Амбуаз так и думал, что вы решите отказаться! И велел мне стоять на своем. Тем более, что я уверена, наш подарок придется вам как раз кстати.

И она протянула мне перевязанную розовой лентой коробку.

— Позвольте я помогу вам ее открыть!

Она сделала это, и мы все дружно ахнули, когда она извлекла из коробки чудесную пелерину из серебристой норки.

Я не могла отвести от подарка взгляд и, тем не менее, сказала:

— Простите, но я не могу принять столь дорогую вещь.

Но гостья лишь небрежно взмахнула рукой.

— О, уверяю вас, что для человека, который торгует мехами, это сущая мелочь! И я слышала, что вы тоже приглашены на бал к его светлости, не так ли?

И она набросила пелерину мне на плечи и удовлетворенно кивнула.

В умелых руках мадам Бернар просто нарядное платье превратилось в по-настоящему бальное. И когда я надела его, на лице Жаклин появилось выражение не только удовлетворения, но и гордости. А Мелани захлопала в ладоши:

— Вы просто восхитительны, Вероника!

Именно она уложила мои длинные светлые волосы в не слишком сложную, но элегантную прическу. И это тоже было мне непривычно — куда увереннее я себя чувствовала с той простой косой, которую заплетала сама себе каждое утро.

На моей шее уже красовалась цепочка с турмалиновым кулоном, а на ногах были надеты приведенные в порядок туфельки из серебристой парчи.

Жаклин набросила мне на плечи меховую пелерину, довершая тем самым образ благородной дамы, каковой и надлежало бывать на балах. И пусть эта была решительно не моей, играть ее в течение одного вечера мне придется.