Я взглянула на Хамида и заметила в его глазах выражение того же напряженного ожидания, которое наверняка отражалось и в моих. После такого возбуждения любой человек, который открыл бы нам ворота, неизбежно показался бы диковинным созданием, однако реальная действительность все же превзошла наши ожидания.

Когда одна из бронзовых створок медленно и со скрипом отползла в сторону, мы увидели начинающийся за ней коридор, который по контрасту с ярким послеполуденным солнечным светом казался почти непроглядно-темным. В настороженно образовавшемся узком дверном проеме показалась худая согбенная фигура в чем-то белом. На одно лишь безумное мгновение, которые нередко встречаются в фильмах Хичкока, когда он изображает людей крупным планом, мне показалось, что у человека вообще нет лица. Однако я тут же смекнула, что оно, разумеется, есть, просто очень темное, почти черное, отчего на фоне темени коридора можно было различить, в сущности, лишь его белую одежду.

Наконец он попал под луч света: стареющий мужчина с покатыми плечами и сморщенной как чернослив кожей лица под национальной арабской головной накидкой "куфией". У него были красноватые, окруженные морщинистыми складками глаза, словно чуть подернутые сероватой дымкой, по которой легко угадывалась надвигающаяся катаракта. Он прищурился, пробормотал что-то Хамиду, как я поняла, по-арабски и хотел было захлопнуть дверь.

– Минутку, подождите, - одним быстрым движением Хамид скользнул к проему и уперся молодым плечом о створку двери. Он уже предупредил меня о том, что собирался сказать, и сейчас его скоропалительная арабская речь явно выдавала нетерпение.
– Это не просто посетительница. Она из семьи твоей госпожи. Ты не можешь так просто указать ей от ворот поворот. Послушай!

Старик замер в нерешительности, и Хамид продолжал:

– Я из Бейрута, меня зовут Хамид Халиль. Я привез эту молодую леди, чтобы она повидалась с твоей хозяйкой. Мы знаем, что она не принимает посетителей, но эта молодая женщина - англичанка, и она дочь сына брата твоей госпожи. Поэтому пойди и скажи госпоже, что мисс Кристи Мэнсел приехала из Англии, чтобы повидаться с ней. Мисс Кристи Мэнсел привезла привет госпоже от ее родственников в Англии.

Привратник туповато глазел на него и, казалось, ничего не слышал. Я даже подумала, что он и в самом деле глухой, но потом заметила на себе его взгляд и скользнувшее в мутноватых глазах зарождающееся любопытство. Однако и после этого он лишь покачал головой и из его рта снова понеслись странные сдавленные звуки, которые, как я только сейчас поняла, были результатом его отчаянных потуг преодолеть жестокий дефект речи.

Хамид глянул на меня и выразительно пожал плечами:

– Получается, нам сказали по меньшей мере половину правды. Действительно, никакой связи с внешним миром. Этот человек, можно сказать, немой. Однако не думаю, что также и глухой, ибо должен же у него существовать какой-то способ передачи своих сообщений. В общем, отчаиваться рано.

– Да я и не отчаиваюсь.

Он рассмеялся и повернулся к старику, который что-то угрюмо бормотал себе под нос, одновременно предпринимая робкие попытки затворить дверь, чему продолжало противостоять плечо (а теперь и нога) молодого человека. Хамид повысил голос и снова заговорил, на сей раз уже более резко. Даже несмотря на отсутствие предварительного перевода я без труда уловила смысл сказанного:

– Слушай, хватит играть с дверью. Мы не уйдем до тех пор, пока ты не доложишь о нашем приходе. Или не пришлешь кого-нибудь, с кем можно было бы нормально поговорить... Ну вот, так-то лучше! Усвоил, наконец? Мисс Кристи Мэнсел - дочь сына брата хозяйки, и она приехала из Англии, чтобы повидать ее хотя бы на несколько минут. Это тебе понятно? А теперь иди и доложи о нас.

Не оставалось никаких сомнений в том, что старик все слышит. Теперь на его лице, дернувшемся вперед на жилистой шее, отразилось откровенное любопытство, хотя он по-прежнему не шевельнул и пальцем и явно не намеревался отойти в сторону и пригласить нас внутрь. Он, как заведенный, качал головой, что-то мычал Хамлду и держался за дверь с выражением, как мне показалось, смеси упрямства и страха на лице.

Чувствуя неловкость и досаду, я решила вмешаться:

– Послушайте, Хамид, а может, не надо?.. Я имею в виду, вот так настаивать... Ему, очевидно, строго-настрого приказали, и он до смерти боится ослушаться. Может, мне просто передать ей записку?

– Если мы сейчас, уйдем, то вы уже никогда туда не попадете. Насколько я понял, он что-то сказал про доктора. Мол, "доктор распорядился никого не впускать".

– Доктор?!

– Не волнуйтесь, - поспешно добавил он.
– Возможно, я и ошибаюсь, я толком ничего не разобрал, но мне показалось, что он имел в виду именно это. Подождите минутку...

Очередной поток арабской речи Хамида, и снова это ужасающее, заикающееся, невнятное бормотание старика. В углах его рта скопилась пена, он яростно затряс головой и. даже ослабил паническую хватку двери, сделав руками жест, каким обычно принято разгонять кур.

– Пожалуйста...
– взмолилась я.

Хамид угомонил старика резким словом и характерным жестом:

– Да?

– Хамид, - решительно произнесла я, - мне все ясно. Теперь я уже настаиваю на том, чтобы нас пропустили внутрь. Коль скоро мне не суждено видеть свою бабку, то поговорю хотя бы с доктором, если он сейчас здесь. Если его нет, кто-нибудь скажет, кто он такой, даст его адрес и я позже свяжусь с ним. Переведите ему это. И добавьте, что я настаиваю. А если понадобится, дайте понять, что если с моей бабкой что-нибудь случится и нашей семье об этом ничего не скажут, то мы этого так не оставим. И ради Бога, есть здесь хоть кто-нибудь, с кем можно было бы нормально поговорить? Я хочу видеть этих людей, причем сейчас же.

– Я передам ему ваши слова.

Я не имела ни малейшего представления о том, в какой именно форме они были переданы, однако после очередной серии отчаянных препирательств привратник, наконец, воздел к небу свои зловещие, подернутые пеленой глаза, распростер руки ладонями вверх, словно говоря, что снимает с себя всякую ответственность, после чего распахнул дверь и пропустил нас внутрь.

Хамид мимолетно подмигнул мне, отступая в сторону и предлагая войти.

– Я сказал ему, что вы выбились из сил, идя сюда из Салька, и не желаете больше торчать на солнце. Если бы мы позволили ему закрыть дверь, то, думаю, вообще бы уже никогда его не увидели.