Наконец, когда машина оказалась в окружении приземистых, облупившихся деревенских построек, и наездник, и его собаки окончательно скрылись из виду.

***

Мы остановились в деревне, чтобы купить апельсинов.

Идея целиком принадлежала Хамиду. Приобрести их мы могли и в Бейруте в любой из многочисленных лавок по пути в город, - но эти, по его словам, представляли собой нечто совершенно особенное. Они остались после предыдущего урожая, их совсем недавно сорвали с деревьев, и они, согретые солнцем, были особенно зрелыми, сочными и божественно вкусными.

– Я куплю их вам в подарок, - сказал он, останавливая машину в тени тутового дерева.

Можно было без труда заметить, что живут в деревеньке небогато: дома скорее походили на сараи, сложенные из глинобитного кирпича. Каждое строение было увито зарослями виноградника и окружено заботливо сооруженными террасами, на которых росли фруктовые деревья и злаки. Несмотря на высокогорье, богиня плодородия, похоже, все же решила одарить жителей деревни частичкой своих щедрот. Место это было укрыто от наиболее разрушительных ветров, да и во влаге от тающих снегов здесь тоже, пожалуй, недостатка не ощущалось. Тщательно сберегаемая темно-зеленая вода хранилась в квадратных цистернах, стоявших под голыми серебристыми тополями, а вся деревня - горстка домов, расположившихся укрытым от ветра амфитеатром, утопала в цветении фруктовых деревьев. Зрелище ласкало взгляд красотой сверкающих и казавшихся отяжелевшими мягких цветов апельсинов, лимонов, белоснежных груш, нежно-розовых соцветий миндаля и повсюду густо-розовых, красноватых яблонь, главного и особого предмета гордости ливанцев.

Заметно припекало. Вокруг машины столпилась кучка местной ребятни. Все они были очень маленькие и симпатичные, с черными волосами, громадными темными глазами и засунутыми в рот от любопытства пальцами. Сама же деревня казалась почти вымершей, как это часто бывает во второй половине дня; в садах никто не работал. Если здесь и существовало какое-то подобие кафе, то оно, скорее всего, представляло собой лишь темную комнатенку в одном из домов. Я не заметила вокруг ни одной женщины, так что помимо детей по деревне бродили только худосочные куры, да стоял несчастного вида осел с засохшими болячками от веревки на шее. Из взрослых я увидела лишь одинокого старика, который грелся на солнце и курил трубку. Сидел он почти неподвижно и могло показаться, что процедура курения происходит словно во сне. Затем он медленно повернул полуприкрытые глаза в сторону Хамида - тот поприветствовал его и спросил по-арабски, у кого бы мы могли купить фруктов, которые все еще продолжали кое-где висеть на этих чудесных деревьях.

Старик с полминуты хранил полное молчание, покуда вопрос Хамида петлял по извилинам его мозга, а затем извлек трубку изо рта, повернул голову градуса на три, смачно сплюнул в пыль и что-то пробормотал себе под нос. Затем трубка заняла полагающееся ей место во рту, и он снова устремил в пустоту близорукий взгляд.

Хамид улыбнулся мне, пожал плечами и со словами:

– Я скоро, - скрылся в темном дверном проеме.

Я стала прохаживаться по улице, ребятишки не отступали ни на шаг. У края дороги располагалась почти двухметровая подпорная стенка, которая, казалось, удерживала все плато, на котором стояла деревня. Ниже простирались террасы полей, где я заметила всадника на гнедой лошади. Подсолнечник был высокий и рос слишком, густо, чтобы оставить место для цветов, которыми я любовалась на нижних склонах холмов, и все же у самого основания стенки я разглядела дикие ирисы и еще какие-то синие цветы, напоминавшие маленькие лилии, а у самых корней подсолнухов виднелись похожие на сияющие капли крови алые анемоны.

Я стала спускаться - ребятня следом за мной. Я принялась помогать им, а последнего, полуголого кроху лет трех, к тому же, похоже, страдающего чесоткой, вообще снесла на руках. Вытерев ладони о брюки, я принялась рвать цветы.

Детишки бросились помогать мне. Большеглазый мальчуган в одной лишь замызганной нижней рубашонке принес охапку гвоздик, а маленький Чесоточник сорвал пару одуванчиков. При этом наш разговор не умолкал ни на секунду по-арабски, по-английски, а иногда (при непосредственном участии Чесоточника) и вовсе по-тарабарски, причем все мы прекрасно понимали друг друга. Самым ясным в нашем диалоге был тот фрагмент, где оговаривалось, что в обмен на возможность насладиться их обществом мне предстояло дать им нечто не менее существенное.

– Шиллинг, - произнес стоявший наверху и с любопытством глазевший на нас Хамид.

Я подняла взгляд. Он стоял у самого края дороги.

– Вы уверены? Но это так мало. Их же шестеро.

– Вполне достаточно.

Похоже, он оказался прав. Ребятня ухватила монетки, смешалась в кучу и взобралась на стенку с гораздо большим проворством, нежели спускалась по ней, причем без какой-либо посторонней помощи. Исключение составил разве что Чесоточник, которого, вконец запылившегося, на последний уступ вознес Хамид, на прощание снабдив его шлепком по голой попке. Потом он повернулся ко мне:

– Сами справитесь? Только осторожнее, некоторые камни, бывает, шатаются.

– Не беспокойтесь. Я встречу вас у дороги, когда вы туда спуститесь. Апельсины купили?

– Да, все в порядке. Не спешите, я подожду вас.

Тропа, на которой я видела всадника, представляла собой ленту иссохшей и хорошо утоптанной земли шириной около полуметра, которая плавно спускалась по подсолнечному полю, а в трех или четырех местах проседала уступами, обнажая изломы камня. Громадные тяжелоголовые соцветия были повернуты в противоположную от меня сторону, на юг, отчего тропинка походила на глубокое и узкое ущелье, пролегавшее между достигавшими высоты человеческого роста растениями. Я обратила внимание, что посажены они были примерно в метре друг от друга, а между ними виднелась другая поросль с зеленовато-белесыми листьями и оперением из коричневатых цветов, которая вместе с мальвами, васильками и дюжиной других растений пробивалась к свету. В тех местах, где лошадь пробиралась сквозь густые заросли, свисала поломанная и измятая листва и в чистом воздухе ощущался медвяный запах цветов подсолнухов, сдобренный мускусным привкусом крапивы.

Я пошла вниз по тропе в сторону дороги. У каменистого разлома, с которого начиналась последняя терраса, подсолнухи уступали место более знакомым кукурузным посевам, а прямо на границе между двумя посадками росло фиговое дерево, почки которого только-только начинали наливаться молодой зеленью. Его залитые лучами солнца серебристые ветви с чарующей грацией поддерживали распускающиеся листочки, а к словно оштукатуренному стволу прильнуло дикое растение с красными, как у анемонов, цветами, чем-то напоминавшее виноградную лозу. Я остановилась, чтобы сорвать один из цветков. Вьющийся стебель оказался на удивление прочным, и одна из его петель чуть отступала от ствола, обнажая нечто такое, что сразу привлекло мой взгляд.