– Джон, ты слышишь?

Вид у Лесмана, откровенно говоря, был явно смущенный. Он хотел было что-то сказать, но я опередила его:

– Все-то вы поняли, что я хотела сказать! А именно: если вам что-то понадобится или что-то случится, так вот - от Лондона до Бейрута всего шесть часов лета на самолете, и по истечении этого срока кто-нибудь из нас обязательно будет здесь, причем так быстро, что вы и понять-то не успеете, что мы вам стали нужны. Папа всегда говорит, что это и есть настоящая семья, а именно - взаимная подстраховка. И покуда вы живы и здоровы, все это происходит незаметно, само собой, но стоит чему-то случиться, и подключается вся семья. Посмотрите хотя бы на моего дядю Чаза, когда умер его кузен Генри! Папа говорит, что они не раздумывали ни секунды и отнеслись ко всему как к чему-то изначально решенному. Бог мой, я делаю все, что моей душе угодно, никто не может запретить мне ехать куда заблагорассудится, но я все время знаю, что, если возникнет хотя бы намек на опасность, я позвоню папе и он будет через несколько секунд рядом со мной!
– Я посмотрела на Лесмана, чуть поколебалась и добавила:

– И мистера Лесмана не надо поддразнивать. Неважно, что вы мне скажете, поскольку я тоже умею постоять за себя и высказаться, когда надо, пусть это даже будет, как говорится, "не в струю"... Каждый будет чувствовать себя на верху блаженства лишь оттого, что находится здесь рядом с вами, так что вы тоже уж будьте подобрее с ним, поскольку чем дольше он здесь пробудет, тем для вас же лучше! И только, Бога ради, не считайте, что мы бросили вас, - мы просто даем вам возможность жить так, как хочется, и, надо сказать, у вас это совсем неплохо получается.

Старуха не выдержала и расхохоталась, кокон затрясся, издавая шипящие, посвистывающие звуки. Крупная ладонь приподнялась, сверкнув рубином:

– Ну хорошо, дитя мое, полно тебе. Я действительно поддразнивала тебя! А ты, оказывается, и вправду умеешь драться! Мне всегда нравились бойцы. Да, я умышленно не допускаю сюда людей, от них у меня и так была масса неприятностей, а кроме того, по правде сказать, я и в самом деле старею. Зато ты проявила упорство. Но если ты так уж веришь в свою философию типа "живи и давай жить другим", то что же тебя привело в эти края?

Я усмехнулась:

– Вам опять не понравится, если я скажу, что это было своего рода родственное чувство. Так что можете считать это просто любопытством.

– И что же пробудило твое любопытство?

– Что пробудило? Да вы шутите! Мне представлялось, что вы привыкли жить в подобном месте, окружив себя легендами на манер... э...

– Дряхлой Спящей Красавицы?

Я рассмеялась:

– В десятку попали! Ну, если не возражаете, можно и та: сказать. А если серьезно, то вы ведь настоящая знаменитость, вам об этом известно? Все только о вас и говорят. Вы - одна из достопримечательностей Ливана. Даже если бы я оказалась никакая вам не родственница, меня и то уговорили бы съездить сюда, чтобы поглазеть на Дар-Ибрагим. А поэтому, когда появился правдоподобный предлог навестить вас, и мне удалось даже протаранить входную дверь, единственное, что могло бы удержать меня, - это полоса горящей нефти, никак не меньше.

– Возьми на заметку, Джон; горящая нефть - вот что нам необходимо. Да, ты действительно до мозга костей Мэнсел. Значит, все кругом болтают обо мне? И кто же этот "каждый"?

– Да так, один человек в бейрутском отеле. Я собиралась отправиться в...

– Отеле? И с кем же ты болтала обо мне в бейрутском отеле?
– Она проговорила это так, словно речь шла о каирском борделе.

– Ну, не то чтобы болтала... В общем-то это был портье. Я собиралась отправиться к истокам Адониса в Афке, и он сказал, что я буду проезжать мимо Дар-Ибрагима, и...

– Какой это отель?

– "Финикия".

– Когда вы в последний раз были в Бейруте, его еще не построили, вставил Лесман. Это была первая произнесенная им фраза и было заметно, что ему все еще немного не по себе.
– Довольно большой, я вам рассказывал. Стоит на берегу гавани.

– На самом деле ничего особенного, - заметила я.
– Портье не знал, что я - ваша родственница, просто сказал, что это довольно любопытное место. И еще предложил взять их шофера, чтобы, возвращаясь через Сальк, я смогла остановиться и полюбоваться дворцом. Потом я сказала ему, что знаю вашу семью-о себе ни словом не обмолвилась, - и спросила, кто вы такая и не слышал ли он чего-нибудь о вас.

– И что же он тебе рассказал?

– Лишь то, что, насколько ему известно, с вами все в порядке, и что вы уже некоторое время не показываетесь за пределами дворца. И еще сказал, что не так давно вы были больны и вызывали доктора из Бейрута...

– Он и это знал?

– Бог ты мой, да это же было во всех газетах! В конце концов, вы местная знаменитость! Разве мистер Лесман не сказал, что я звонила вашему доктору, чтобы расспросить его о вас...

– Да, да, да, говорил. Много от него было пользы! Дурак он был. Хорошо, что ушел, очень хорошо... Сейчас мне намного лучше.

Шаль соскользнула с ее плеч, и она подтянула ее резким, раздраженным жестом, словно неожиданно обидевшись, и я услышала, как она пробормотала себе под нос: "Растрезвонили" и "Уже в отелях болтают", причем таким шепотом, который почему-то внезапно перестал казаться сухим и резким, а превратился в невнятный и сбивчивый говор. Голова ее задрожала, отчего тюрбан съехал еще больше, обнажив новый участок бритого черепа.

Я отвернулась, почувствовав отвращение, но стараясь не выдать его. Но куда бы я ни отводила взгляд, все напоминало мне о ее неряшливой экстравагантности; даже груда медицинских пузырьков на столике и та была вся в пыли. Пыль хрустела у меня под туфлями всякий раз, когда я переступала с ноги на ногу. Комната была действительно большой, но воздух в ней стоял какой-то спертый, отчего у меня стало саднить кожу и захотелось поскорее выйти на свежий воздух.