– Пятнадцать лет.

– Гм-м, да. Должно быть. А сейчас, когда я тебя увидела, поняла, что наверняка узнала бы. Ты похожа на отца. Как он?

– О, он прекрасно себя чувствует, спасибо.

– И, наверное, шлет мне свои сердечные приветствия?

Тон, которым она это произнесла, был довольно резким и одновременно игриво-провокационным.

Я продолжала спокойно разглядывать ее:

– Если бы он знал, что я окажусь здесь, то, несомненно, попросил бы передать вам привет.

– Гм-м!
– Она резко села на постели, упершись спиной в груду подушек и поправив складки своего наряда характерным движением, похожим на то, как наседка усаживается на кладку с яйцами.

Я поймала себя на мысли о том, что односложность ответов не является в этом доме признаком дурного тона.

– А остальные как?

– Со всеми все в порядке. Им будет очень приятно узнать, что я наконец, смогла до вас добраться и обнаружила вас в добром здравии.

– Не сомневаюсь в этом.
– Едва ли кто-то мог бы назвать старческим этот сухой шепот.
– В общем, как ты бы выразилась, заботливое семейство Мэнселов, так?
– И снова, когда я промолчала:

– Так, девушка?

Я тоже выпрямилась на своем крайне неудобном стуле:

– Я не знаю, бабушка, что вы хотите этим сказать. Если вы считаете, что нам раньше надо было приехать, то всегда можно было нас позвать, не правда ли? На деле же, и вам это прекрасно известно, вы всех нас посылали к черту всех и каждого в отдельности - и так дважды в год на протяжении этих пятнадцати лет. И, если мне позволительно будет это сказать, то и сегодня меня приняли здесь отнюдь не с распростертыми объятиями! Как бы то ни было, - коротко добавила я, - вы ведь тоже из семьи Мэнселов. И вы не можете сказать, что моя родня регулярно вам не писала, хотя бы для того, чтобы поблагодарить за очередное издание вашего завещания!

Черные глаза старухи заблестели:

– Мое завещание? Ха! Во оно что! Вы их, наверное, коллекционируете, да?

– Что ж, - ухмыльнулась я, - будет и у меня работа, коль скоро вы все еще живы. Хотя далековато пришлось добираться ради какой-то шестипенсовой марки... Так что, если хотите, можете прямо сейчас отдать мне свое очередное послание, чтобы я вас больше не беспокоила.

Мне не было видно выражение ее лица - только глаза, окутанные тенью от бровей и тюрбана, взиравшие на меня с подушек. При этом я перехватила взгляд Лесмана - слегка изумленный и, как мне показалось, несколько встревоженный.

Хэрриет неожиданно оживилась и затеребила пальцами края своего одеяния:

– Я согласилась бы лучше умереть здесь, чем трястись над тем, что всем им так дорого. Каждому из них.

– Послушайте...
– начала было я, но тут же умолкла.

Чарльз намекал, что старуха любила вести себя вызывающе, и действительно у меня сложилось впечатление, что она пытается поддеть меня. И все же та бабка Хэрриет, которую я помнила, едва ли стала бы разговаривать со мной подобным образом, тем более с риском встретить отпор. Для молодого человека пятнадцать лет - целая жизнь, возможно, и для старика это не меньший срок, а потому я про себя решила, что мне следовало бы испытывать к ней не столько раздражение и чувство неловкости, сколько сострадание.

– Бабушка Хэрриет, - быстро проговорила я, - пожалуйста, не разговаривайте со мной таким тоном! Вы прекрасно знаете, что если бы вам чего-нибудь захотелось или что-то потребовалось, то все, что вам надо было сделать, это дать знать папе или дяде Чазу, в общем, любому из нас! Моя семья четыре года жила в Америке, вам известно и это, так что в некотором смысле именно с нами было трудновато связаться. Однако, вы всегда писали именно дяде Чазу и, насколько я могла понять с его слов, во всяком случае мне так показалось, вы неизменно и в достаточно ясной форме давали понять, что вам хотелось бы оставаться в стороне, жить по своим собственным канонам...

Я сделала широкий, неопределенный жест, словно охватывая им не только эту запущенную комнату, но и выходя за темные пределы спящего дворца.

– Не хуже вам известно и то, что если бы что-то случилось, например, если бы вы заболели и действительно захотели, чтобы к вам кто-то приехал, или вам потребовалась бы какая-то помощь...

Сидевшая в глубине темного угла на кровати старуха была настолько неподвижна, что я даже запнулась. Лампа горела неярко, но то ли по прихоти сквозняка, то ли из-за неровности фитиля пламя неожиданно взметнуло вверх свой язычок, и я увидела живое поблескивание ее глаз. Нет, о сострадании здесь не могло идти и речи. Инстинкт, предостерегавший меня от проявления сочувствия, оказался прав.

– Бабушка Хэрриет!
– напрямую заговорила я.
– Вы что, отчитываете меня? Вздумали подразнить, да? Но вы же сами прекрасно понимаете, что говорите ерунду!

– Гм-м, ерунду, да? Ты хочешь сказать, что у меня всегда были любящие родственники?

– О Боже, вы же знаете, что такое родственники, семья! Я отнюдь не считаю, что наша семья чем-то отличается от любой другой. И вам так же хорошо известно, что вы всегда могли откупиться от нас шестью пенсами на почтовую марку, да так, что только рот от изумления разинешь. Однако мы и в этом случае оставались вашей семьей!